Читать книгу "Далекие чужие. Как Великобритания стала современной - Джеймс Вернон"

своем разнообразии переформированная система имела общую концепцию, согласно которой политический субъект, который она представляла, был корпоративным и общинным [O’Gorman 1989; Phillips 1982; Thorne 1986].

Это в значительной степени проявлялось при проведении выборов. От кандидатов обычно ожидали, что они будут заботиться об избирателях, «угощая» общество – устраивая пышные развлечения, делая благотворительные пожертвования или нанимая работников для «кампании». То, что позже было названо «коррупционной практикой», многие считали естественными и законными способами, с помощью которых кандидаты демонстрировали свою приверженность и поддержку обществу, которое они стремились представлять. Действительно, именно сообщество в целом, а не только избиратели, опрашивалось, чтобы выяснить, достаточно ли у кандидатов поддержки для участия в конкурсе. Как только конкурс был объявлен на открытой для всего общества церемонии выдвижения кандидатов, недели предвыборной кампании уступали место дням голосования. Предвыборные кампании были бурными, полными речей, шумных шествий, ужинов и бесконечного потока предвыборной литературы, расклеенной на каждом доступном участке. Конкурирующие кандидаты прилагали огромные усилия, чтобы привлечь избирателей (или помешать оппозиции сделать это), и хотя избиратели, конечно, были готовы продать свои голоса тому, кто больше заплатит, они делали это в рамках культурной экономики, в которой их признавали продавцами, а не покупателями. Все голоса должны быть сначала поданы, а затем публично объявлены с общей трибуны, под которой собирались те, кто не имел права голоса, чтобы выразить свое одобрение или неодобрение. Многие считали, что избиратели доверяют свои голоса некой более широкой группе – их местным общинам, профессиям, партиям или семьям, – которую они должны были фактически представлять. Это подтверждалось публикацией опросных листов, в которых тщательно фиксировалось, кто за кого голосовал, чтобы выборщики могли нести ответственность за то, как они воспользовались своим общественным доверием.

Закон о реформе 1832 года положил начало процессу, который медленно, но решительно изменил избирательную систему Великобритании. Закон не привел к резкому увеличению численности электората по всему Соединенному Королевству: он вырос с 516 000 до 813 000 человек (или с 5 до 7 % населения); однако первоначальный рост не был залогом дальнейшего последующего увеличения численности, поскольку те, кто имели право на участие в выборах по старой системе, переходили на новую до своей смерти. Тем не менее он заложил новую концепцию представительства, которая нашла отражение в единообразии и регулярности системы. Закон стремился учесть мобильное и растущее население страны, перераспределяя места с менее населенного юга (где такие печально известные города, как Далвич и Олд-Сарум, фактически исчезли, оставив десяток или около того избирателей для того, чтобы избрать двух членов парламента) на север (где быстро растущие центры, такие как Манчестер, Бирмингем и Лидс, например, не имели своих членов парламента). Хотя использование одномандатных округов позволило устранить огромные различия в численности избирателей, все равно оставались 35 округов, в которых проживало менее 35 избирателей, в то время как в Ливерпуле их было 11 тысяч. Это не было попыткой уравнять соотношение избирателей и членов парламента, чтобы каждый претендовал на одинаковую представительную власть. Напротив, закон стремился представлять нации, сообщества и интересы. Таким образом, Шотландия и Ирландия получили больше членов парламента, а 65 новых мест для городских округов были компенсированы 65 новыми местами в графствах, чтобы защитить интересы аристократов.

Акт о реформе также закрепил новый тип политического субъекта, связанный со стандартизированными избирательными правами. Во-первых, в отличие от законов 1818,1819 и 1831 годов, которые разрешали женщинам голосовать на выборах в приходы, этот закон впервые определил, что избирателями могут быть «только лица мужского пола» – прецедент, которому последовали «Закон о бедных» 1834 года и реформа местного управления 1835 года. Во-вторых, были установлены новые единые ограничения по срокам проживания (год для парламентского избирательного права, два с половиной года для муниципального), а те, кто получал пособие по бедности за два с половиной года до выборов, лишались права голоса. В-третьих, единый унифицированный стандарт – 10 фунтов стерлингов для домохозяев – заменял собой различные франшизы боро нереформированной системы[25]. На муниципальном уровне, где существовало такое же обилие представительных систем, «Закон о муниципальной реформе» 1835 года закрепил право голоса за всеми плательщиками мужского пола, проживающими в городе в течение трех лет, – этот стандарт был введен для 178 существующих корпораций и принят еще двумя городами (обычно быстро растущими и индустриализирующимися). Стандартизация франшиз заменила традиционные местные определения того, кто и почему должен быть представлен, национальной нормой. Появился новый тип политического субъекта – мужчины, обладающие правом голоса в силу своей собственности, которая, как считалось, наделяла их независимостью мышления, чтобы голосовать как личности.

Избирательный процесс был перестроен вокруг нового политического субъекта. Создание реестра избирателей в 1832 году обеспечило проверку права избирателей голосовать в суде до выборов, а не на избирательных участках во время них. Приходской надзиратель составлял списки плательщиков, которые затем сводились воедино и публиковались избирательным комиссаром округа, а любые возражения рассматривались в суде адвокатами. Сам процесс голосования также претерпел изменения. Продолжительность времени голосования была сокращена до 16 часов в течение двух дней (в 1828 году она была сокращена до восьми дней). Поскольку на каждые 600 избирателей теперь нужно было строить трибуну, она также перестала быть местом, где вся община могла собраться и призвать избирателей к ответу за свои голоса. Действительно, все больше усилий прилагалось к тому, чтобы оградить избирателей от «неправомерного влияния», которое стало определяться как «коррупция». По сути, любое влияние было неправомерным, поскольку избиратели теперь должны были голосовать в соответствии со своим собственным мнением и совестью. Различные законопроекты по борьбе с коррупцией были выдвинуты и не приняты в парламенте (1806,1814, 1818, 1832, 1841, 1842), но они помогли кодифицировать и определить «коррупционные практики», объявленные вне закона в 1854 году: голосование было сокращено до одного дня, расходы на выборы были официально проверены, и введены штрафы за подкуп, угощение и запугивание. Эти меры расширились в 1883 году, когда фактически был запрещен наем работников на выборах и введены ограничения на расходы на выборы и более суровые наказания (включая тюремное заключение и лишение права участвовать в выборах или занимать государственные должности в течение семи лет). В течение жизни одного поколения новое понимание коррупции изменило практику выборов и оградило избирателей как индивидуумов от форм «неправомерного влияния», которые раньше считались естественными и уместными [Rix 2008:65–97; Hoppen 1996:553–571; Heeson 1988: 282–305; Seymour 1915]. Это ознаменовало решительный сдвиг от избирательного процесса, основанного на местных и общинных отношениях личной ответственности, к процессу, более подходящему для анонимного общества незнакомцев.

Нигде это не было так очевидно, как при введении тайного