Читать книгу "Фартовый. Лихие 90-е - Георгий Лавров"

— спрашивает грозно, притягивая к себе. — Сдал меня, чудило? Чё молчишь, сука? Говори, бля!

На этот раз колюще-режущих предметов не видать, поскольку он тоже только что из ментовки. Как его-то выпустили в это время? Сука, значит, у него тут всё схвачено и Марина долго его держать не может. Или не Марина. Там ведь и другие опера были.

Я с силой бью снизу по его руке, сбрасываю с горла, тут же отступаю на шаг, и группируюсь. Сказать, что я жажду с ним сразиться, не могу, но избегать стычки не буду. Ромкино тело явно не для боёв, но пофиг. Впрочем, Хан не шпана, рыба посерьёзней, для того чтобы драться с мальчишкой на улице. Хотя загасить, наверное, может…

Впрочем, причём здесь драки, он похоже действительно хочет меня грохнуть. Здесь он этого делать не будет, рядом-то с ментовкой. Но, с другой — из-за деревьев ничего не видно. Если действовать быстро и напористо, всё можно обтяпать на раз-два. Значит, будем отбиваться…

Но нападать он не торопится. В его взгляде мелькает интерес. Он ухмыляется, достаёт голубую пачку «Парламента», зажигалку, затягивается и медленно выпускает струйку дыма.

В сторону пускает, не в лицо, но смотрит насмешливо. Что ж тебе надо, Хамсул Газманович? Хочешь узнать, что я сказал Марине?

Его интерес явно связан с теми событиями, о которых и она меня спрашивала. Девятнадцатого апреля, второго мая… Что произошло в эти дни? Она предположила, что он меня запугал, поэтому я и молчу…

— Поехали, — кивает он в сторону серого, похожего на чемодан, «Вольво», припаркованного тут же у обочины, и, не дожидаясь ответа, направляется к машине.

Я не двигаюсь с места — приглашение звучит неубедительно, и у меня нет ни одной веской причины идти за ним.

— Поехали-поехали, — говорит он, открывая дверцу заднего сиденья. — Чаю попьем, побазарим. Жрать охота, сил нет.

При упоминании о еде мой желудок недовольно ухает — ночная солянка была давно, да и порции там не особо большие. Но это так, к слову. На самом деле, мне с ним ни в каком случае не по пути.

Хан стоит у машины и выжидательно на меня смотрит.

— Да не ссы ты, — помахивает он рукой, будто и не было между нами никаких «разногласий». — Ничё я тебе не сделаю. Давай скорей уже.

Он ржёт, но мне совсем не до смеха. Я очень хорошо понимаю, что это реально опасный тип.

С водительского места выбирается здоровенный мордоворот. Как только туда залез.

— Чё, Хан, не хочет ехать, что ли? Помочь ему?

— Обожди, — не глядя на него, отвечает Хан. — Сам придёт. Давай, как тебя там, лезь в машину, в натуре.

— Нет, не могу, времени нет, — качаю я головой. — Домой надо. Давай в другой раз.

— Какой тебе другой раз, нах*й! Полезай, сука. Я сказал, не трону? Хан слово крепко держит. Базар есть.

Ехать с чуваком, который на глазах у десятка людей пытался мне горло перерезать, за то, кстати, что я ему жбан проломил? Ну нахер. Это из серии «не рой другому яму, пусть роет её сам». Блин… Я оглядываюсь на здание ментовки. За деревьями его почти не видно.

— Слышь, Шарабан, — недовольно бросает Хан мордовороту. — Давай, тащи его сюда, а то так до вечера приглашать будем.

Бляха, ноги что ли делать?

— Ладно, сорян, — киваю я. — Пора мне.

Разворачиваюсь и независимой походкой иду в противоположную сторону. В данной ситуации это представляется самым разумным. Сзади раздаются тяжёлые, но быстрые шаги. Я оборачиваюсь и, заметив приближающегося Шарабана, врубаю шестую передачу. Смотрите какой, грузный, но быстрый.

— Э! — орёт он. — Стоять-на!

Припускаю и легко открываюсь. И бегу я благоразумно по направлению к милиции. Но как только выскакиваю из аллейи, налетаю на серое «Вольво», резко тормозящее передо мной. Вы волшебники что ли? Ментов вообще не боятся. Да, блин… О, времена, о нравы…

Двери открываются и Шарабан, выскочив из машины, лихо закидывает меня на заднее сиденье. Практически одним движением.

— Е*ать! — качает головой Хан. — Ну, ты фраер в натуре. Папуас, бля. Херли ты бегаешь, олень? Сиди, не дёргайся. Побазарим и пойдёшь себе.

Машина резко рвёт с места и с визгом шин проносится мимо отделения милиции.

— Насвай будешь? — спрашивает Хан, оборачиваясь с переднего сиденья.

— Нет, спасибо.

— Почему? Хороший. Брезгуешь, что ли?

— Не употребляю просто, — пожимаю я плечами.

Хан отворачивается и достаёт из кармана небольшой кисет.

— Ну, и зря.

Блин, всё выглядит очень буднично и незатейливо, но торжественно убивают только декабристов, а обычные криминальные убийства…

Не успеваю я толком развить эту мысль и полюбоваться городом, как мы уже останавливаемся. Центральный стадион профсоюзов. Так, кажется, называлось это место до того, как его не переименовали в «Торпедо» и не сделали основной площадкой городской футбольной команды. А ведь ещё лет десять назад тут был рынок. Точнее, сейчас он ещё есть.

На контрасте с пустыми городскими улицами жизнь здесь кипит. Мы пробираемся сквозь толпы полусонных людей, которые тащат огромные клетчатые сумки. Кто-то уже раскладывает товар по прилавкам и развешивает вещи по стенам палаток. Покупателей пока нет, только торгаши.

Хан идёт впереди, следом я, а завершает шествие водила.

— Джинсики меряем, меряем джинсики! — крупная дама преграждает мне путь, шустро достает штаны, прикладывает их к моей талии, тут же откидывает и не глядя выуживает из коробки очередную модель.

— Не рановато для торговли? — хмыкаю я, останавливаясь.

— Ну ты же сюда явно не тюки пришёл таскать? — парирует она. — Мерзнешь ведь, паренёк. Давай тебя приоденем, а то…

— А то женилку застудишь! — фраза сама вылетает из моих уст.

Торговка удивлённо хлопает глазами. Пардон, мадам, я сам в шоке. Оказывается, помню вас прекрасно. И то, что у вас «лучшие „джинсики“ на всём рынке», по вашему мнению, конечно. И то, что сервис вы предоставляли необычный: у всех в палатках наряды примеряли, стоя на картонке, а у вы любезно расстилали кусок линолеума. И про женилку, которую вы вставляли к месту и не очень.

— Ты чё встал? — оборачивается Хан. — А ты, корова, давай, нахер иди!

Торговка отскакивает в сторону, а мы двигаем дальше. Доходим до основного здания стадиона и останавливаемся возле пристройки с надписью «Чайхана».

Хан стучит