Читать книгу "Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо - Питер Акройд"

Биржевая лихорадка охватила Великобританию в начале 1720 года, когда St James’s Weekly Journal сообщил, что «по слухам, Компания южных морей каким-то образом договорилась с Казначейством о включении в свой основной капитал государственных аннуитетов на 99 лет». Авторитет и надежность предприятия немедленно возросли, и вскоре Компания южных морей стала держателем основной части государственного долга[64]. Власть и доходы компании теперь зависели от курса ее акций. Разве что-то могло остановить их рост? В первые месяцы 1720 года стоимость акций неуклонно увеличивалась, и к 24 июня государственная облигация стоила 100 фунтов, а акция Компании южных морей – 1050 фунтов. Чем больше был курс акций и спрос на них, тем выше становилась их стоимость, а чем дороже они стоили, тем большим спросом пользовались.

Акции, выпущенные в первую волну, раскупили мгновенно. Чтобы приобрести долю в компании, сэр Джон Ивлин даже продал часть своих земельных владений. Все хотели быстрых денег, поэтому в гонке за акциями годились все средства. Можно было купить акции по одному курсу, а через пару дней продать их по куда более высокой цене, получив огромную выгоду. Писали, что акции на Лондонской фондовой бирже покупались «на 10 % дороже на одном конце улицы, чем на другом». Мужчины искали брокеров в тавернах и кофейнях; женщины отправлялись для этих целей к модисткам и галантерейщикам. Министры и члены парламента получали взятки от компании в виде свободно распределяемых акций, которые затем можно было продать по текущему курсу. Вскоре этот период стал называться эпохой пузырей. Термин «пузырь» стал синонимом любого мошенничества и обмана. Многие финансовые схемы, планы и проекты того времени можно было смело назвать «мыльными пузырями».

Тобайас Джордж Смоллетт в книге об истории того периода писал: «На Биржевой аллее наблюдалось необычное скопление людей разного свойства – государственных деятелей и церковных служителей, прихожан официальной церкви и диссентеров, вигов и тори, врачей, адвокатов, торговцев и даже самых разных особ женского пола». Пользуясь легковерностью и неискушенностью публики, в тот период повсеместно возникали самые невообразимые схемы быстрой наживы. Среди прочего задумывалось предприятие по превращению ртути в ковкий рафинированный металл. Предлагали перевозить ослов из Испании. Вынашивались идеи по опреснению соленой воды. В тот период вниманию инвесторов было представлено в общей сложности 86 различных проектов, среди которых были планы по «благоустройству садов», «обеспечению и увеличению детских пособий», «организации похорон в любой точке Великобритании» и даже «созданию вечного двигателя». Прожектерство было не более чем новым словом для описания очередной азартной игры. Прожектерство представляло собой лишь форму спекуляций. Прожектерство было обычной лотереей.

Перед тем как отправиться в свое знаменитое путешествие, Робинзон Крузо получил неплохой доход от одного предприятия, заметив при этом: «…по мере того как я богател, голова моя наполнялась планами и проектами, совершенно несбыточными при тех средствах, какими я располагал: короче, это были того рода проекты, которые нередко разоряют самых лучших дельцов»[65]. Дефо знал, о чем говорил. В своем первом опубликованном очерке под названием «Опыт о проектах» (An Essay upon Projects; 1697) он прозорливо сокрушался на предмет «всеобщего увлечения проектами»; каждый день возникали «новые изобретения, механизмы и проекты, на которых можно было заработать и которые прежде даже не приходили в голову», и благодаря всем этим начинаниям теперь мы можем «отследить, как появились банки, акции, биржи и спекулянты, страхование, дружеские общества[66], лотереи и тому подобные явления», не забывая, что «все эти вексельные пройдохи не случайно получили название брокеры».

Таков был культурный контекст, где бал правил азарт. Порой игра разворачивалась лишь за карточным столом, без которого не обходился ни дворец, ни таверна, ни публичный дом, ни гостиная приличного дома. Персонаж пьесы Ричарда Стила «Нежный муж» (The Tender Husband), написанной в 1705 году, сокрушается, что «женщины не понаслышке знали, как легко на алтарь карточной игры могли быть брошены все усилия по хозяйству, заботы о детях и семейном благополучии». Игорные дома для мужчин встречались повсеместно. Одержимость различными аферами, сомнительными предприятиями и жажда быстрой наживы в полной мере объясняют, почему так вырос спрос на страхование от пожара, морское страхование и страхование жизни. Страховали все: браки, рождение и даже смерть. В связи с этим личное участие отдельного гражданина в азартных играх становилось неотъемлемой частью национальной экономики. Имелись и менее явные последствия. К примеру, сложные расчеты, которые порой приходилось делать во время азартных игр, подтолкнули Паскаля и Ферма[67] к созданию математической теории вероятностей.

Азартными играми страстно увлекались все сословия. Хорас Уолпол писал, что в джентльменском клубе виноторговца Уильяма Брукса (Brooks’s) «с каждым броском костей на кону оказывались тысячи лугов и кукурузных полей». Политики в перерывах между парламентскими дебатами выигрывали и проматывали тысячи фунтов стерлингов в джентльменском клубе Уильяма Олмака (Almack’s); причем чем более высокопоставленным был политик, тем лучше он владел собой и держал лицо. В клубе у Олмака в ходу был специальный костюм: камзол, лоскуты кожи для защиты манжет и шляпа с высокой тульей и широкими полями, чтобы прятаться от света; шляпы часто украшали цветами и лентами. Как-то раз член парламента от партии вигов Чарльз Джеймс Фокс[68] просидел за игрой в хазард[69] целые сутки. Дворяне делали ставки на то, сколько проживут их отцы. Томас Уэйли, ирландский азартный игрок и парламентарий, поспорил как-то, «что выпрыгнет из окна своей гостиной в первый проезжающий мимо экипаж и поцелует пассажира». Когда мужчина, потеряв сознание, упал на землю напротив клуба Брукса, его посетители немедленно стали спорить, жив он или нет. Люди с более скромными возможностями спорили на кегли и домино в местных тавернах, делали ставки на результаты выборов или на пол еще не родившегося ребенка; частенько кости бросали даже во время богослужений.