Читать книгу "Пациент скорее жив - Ирина Градова"

– Просто здорово! – почему-то обрадовался незнакомец. – Тогда, возможно, вы сможете нам помочь.

– А что случилось? – тяжело сглотнув, спросила я, боясь услышать ответ. При воспоминании о ночном сне у меня перед глазами вставал силуэт сухонького тела Полины Игнатьевны, слабо вырисовывавшийся под одеялом.

– Судя по всему, самоубийство, – ответил на мой вопрос мужчина. – Вы работали вместе…

– Работали? – почти взвизгнула я. – Так это…

– Медсестра вашего отделения, Наталья Гаврилина. Вы с ней знакомы?

– Наташа… Господи, конечно! Но почему?

– Это мы сейчас как раз и пытаемся выяснить. Мой коллега разговаривает с заведующей отделением и старшей медсестрой наверху, а мы, если не возражаете, с вами тут побеседуем.

– О чем? – недоумевала я. – Мы с Наташей едва знакомы, ведь я пришла сюда работать чуть больше двух недель назад!

– Значит, вы не знаете, что могло бы подвигнуть вашу коллегу на столь радикальный шаг?

– Понятия не имею! – развела я руками.

– Даже предположить не можете? Ссоры с коллегами, придирки начальства, любовный треугольник…

– Какой треугольник?

– Любовный, – повторил следователь. – Разумеется, это всего лишь догадки, но именно по таким причинам, как показывает практика, люди чаще всего решают покончить с собой.

Уж не знаю, прав ли был мой собеседник, но, на мой взгляд, Наташа Гаврилина никак не относилась к тем людям, кто способен добровольно расстаться с жизнью. Для такого поступка необходимо обладать нервной, неустойчивой и ранимой натурой, в то время как Наталья была прямо-таки непрошибаемой. Иногда мне казалось, что у нее настолько толстая кожа, что ее ничто на свете не сможет заставить нервничать или печалиться. Ссора с коллегами? Да у Натальи был такой острый и злой язык, что тот, кто попал на его кончик, мог считать свое дело решенным: она забивала всякого, кто вздумал бы ей перечить! Недовольство начальства? Вряд ли. Порой мне даже казалось, что Гаврилина, скорее, в фаворе у заведующей отделением, бой-бабы, умеющей нагнать страху на всех подчиненных. Любовь? Ну, чем черт не шутит…

Разумеется, я постаралась смягчить свои слова и рассказала следователю лишь то, что ему следовало знать, пытаясь не подставить тех, кто работал вместе со мной и, возможно, не имел никакого отношения к смерти Наташи. Однако мужчина, судя по всему, понял меня с точностью до наоборот.

– То есть, – сказал он, когда я закончила, – вы считаете, что Наталья Гаврилина покончить с собой не могла?

– Я ничего такого не говорила! – разозлилась я. – Я только хотела донести до вас факт: если кто и был близок к Наташе настолько, чтобы знать ее душевные секреты, то этим человеком никоим образом не могу быть я.

– А вы не слишком-то ладили, да? – подозрительно глядя прямо мне в глаза, заметил следователь.

– С чего вы взяли? – с вызовом спросила я. – Хотя… Вряд ли вы найдете хотя бы одного человека ее уровня, с которым бы Наташа действительно находилась в хороших отношениях.

– Тяжелый характер? – предположил следователь.

– Можно и так сказать.

– А пациенты? Мог ли кто-то из них пожелать причинить ей вред?

Я задумалась. Да, к больным Наталья относилась, пожалуй, гораздо хуже, чем к коллегам. Иногда я думала, что она вообще за людей их не считает, особенно тех, кто не мог каждый день подбрасывать ей по сто рублей «за хорошее отношение», как она сама это называла. Однако я не замечала, чтобы дополнительная оплата «доброты» медсестры хоть сколько-нибудь меняла дело в лучшую сторону. Естественно, я не стала произносить своих мыслей вслух, а лишь сказала:

– Да, у Наташи не раз случались конфликты с пациентами. Но не стоит забывать, что они – больные люди, многие после инсультов. Не думаю, что у кого-то из них хватило бы сил на то, чтобы физически навредить ей. Однако вы же сами сказали, что произошло самоубийство. Так почему задаете такие вопросы?

– У нас принято отрабатывать все возможные версии, в том числе и версию насильственной смерти, – спокойно ответил следователь. – Есть во всем происшедшем неясные детали.

– Да? И какие же? – поинтересовалась я.

– Дело в двух необъяснимых фактах. Во-первых, Гаврилина выпала из чердачного окна. Чердак обычно закрывается на ключ, но именно сегодня почему-то оказался незапертым. Да и что вообще она могла делать на чердаке среди ночи?

– Ночью? – переспросила я.

– Это второй необъяснимый факт, – кивнул следователь. – Вчера было не ее дежурство, но Гаврилина тем не менее почему-то присутствовала в больнице. Вы не знаете, что могло заставить ее прийти?

Прийти, да еще и взобраться на чердак? Нет, я ничего не могла предположить. Однако я точно знала, кто вчера дежурил – Антон Головатый. Словно в ответ на мои мысли, следователь сказал:

– Мы уже допросили дежурного медбрата: он утверждает, что не видел Гаврилину и вообще понятия не имел, что она находится в больнице.

Следователь задал мне еще пару вопросов, а потом отпустил. Я думала, что придется оправдываться за опоздание, но никто и не подумал меня упрекнуть: казалось, все отделение вымерло. Правда, в коридоре я нос к носу столкнулась с Власовой, но заведующая смотрела сквозь меня и едва ответила на приветствие. Марины нигде не было, а пациенты, словно тоже чуяли беду, хотя их, скорее всего, не стали информировать о трагедии, тихонько сидели по своим палатам в ожидании утреннего обхода. Коллега следователя, разговаривавшего со мной, видимо, уже ушел.

Я была так огорошена случившимся, что едва не забыла о том, с какой мыслью торопилась сегодня в больницу – проверить, все ли хорошо с Полиной Игнатьевной. К моему облегчению, старушка оказалась в порядке, но выглядела встревоженной, как и все в палате.

– Что-то случилось, Аннушка!

Ее слова не были вопросом – просто констатацией факта.

– Да ничего не случилось, Полина Игнатьевна! – заверила ее я. – Небольшая проверка из Комитета, ничего серьезного. Народ слегка накручен…

– Слегка?! – воскликнула женщина на соседней койке. – Антон, когда пришел, походил на кипящий чайник – весь красный, с трясущимися руками!

Ну, почему у Антона трясутся руки, я знаю лучше, чем кто бы то ни было, и беседа со следователем вряд ли имела к этому какое-то отношение. Хотя… Антон никогда не ладил с Наташей – как и все остальные, впрочем. Но, насколько я знала, никаких личных отношений между ними не было. Или я ошибалась? Вообще в последнее время я начала задумываться над тем, что совершенно ничего не понимаю в происходящем вокруг меня. Наташа покончила с собой, взобравшись на чердак, – что может быть глупее этого? Даже если предположить, что медсестра и в самом деле решила свести счеты с жизнью, то зачем ей было приходить в больницу? Почему она, к примеру, не выпрыгнула из окна своей квартиры, не отравилась газом, не приняла большую дозу снотворного, что, кстати, выглядело бы логично для медицинского работника? Если, конечно, можно считать логичным такой шаг, как самоубийство!