Читать книгу "Сезон долгов - Елена Хорватова"

– Вы, Остап Гермогенович, словно бы там побывали, – грустно улыбнулся Колычев.

– А что вы думаете? Отчасти и побывал, да только не в самом поезде, рядышком.

– Как же это?

– Да вот, изволите видеть, я как раз в тот день поехал по делам на железную дорогу. Но не на здешнюю станцию...

– На Ай-Шахраз? – с интересом спросил Колычев.

– Нет, батенька, до Ай-Шахраза мне на лошадках далеко будет, туда только морем идти близко. Я здешние все станции, куда конным путем из моей экономии добраться можно, регулярно объезжаю – на станциях есть буфеты, значит, им продовольствие нужно, ну вот кое-кто из буфетчиков у меня продукт и берет. Ну и из железнодорожных служащих тоже покупатели найдутся – для себя берут, в семью. Знаете, бывает, телеграфист какой молоденький сидит один как перст на полустанке, своего хозяйства не держит, а я ему, скажем, раз в неделю корзину с провизией доставляю – яички там, помидорки, чесночок, синенькие, сметану... И ему хорошо, и мне выгодно. На рынок товар поставлять выгоды нет – гроши дадут, а так, по станциям сам все развезешь, глядишь, и какая копеечка с этого выйдет, там народ не торгуется. Так вот, был я на одной степной станции по своим денежным делам. Место глухое, не все поезда останавливаются, а те, что имеют остановку, стоят не больше минуты. Петербургский поезд обычно пролетает мимо – ему еще долго до конечной станции идти, там дорога большой крюк делает.

– Ну-ну, и что же там случилось? – подбодрил рассказчика Колычев.

– Да вот, я там хоть и заночевал, но проснулся ни свет ни заря и стал собираться в дорогу еще затемно, ранним утром. Мне до экономии с того полустанка далеко ехать, а торговля там идет так себе – виноград берут, масло постное, сало... А сметану или сыр не продашь – телеграфист ихний свою корову держит и всех молочным снабжает, аж начальника станции. Ну так вот, собрался я спозаранок уезжать, лошадку запряг и тронулся в путь, а тут как раз петербургский поезд идет. Остановки у него, как всегда, не было, но на семафоре машинист притормозил, сбавил ход маленько... И я смотрю, выпрыгивает из одного вагона молодая барышня. И несется от поезда прочь как оглашенная. Подъехал я к ней поближе, смотрю – барышня-то не в себе. Блузка рваная, волосы растрепаны, на шеке царапина и сама вся трясется... Ну, думаю, обидел ее кто-то. Может и ссильничал какой мерзавец. А расспрашивать ведь о таком не будешь, только горя девке добавлять. Недаром же она выскочила из поезда в чем была и даже без багажа. Ни сумочки, ни котомочки... Я ей говорю: «Отдайте, милая барышня, ко мне в таратайку, не бойтесь. Я вас подвезу. А то место тут глухое, потом придется вам много верст ножки по пыльной дороге бить. Куда прикажете доставить? До большой станции, чтобы на другой поезд сесть?» Посмотрела она на меня как безумная, потом в глазах прояснело что-то, кивнула и забралась в экипаж.

«Прошу вас, – говорит, – отвезите меня в город. Я вам заплачу». И достает из-за пазухи платочек с деньгами. «Нет, милая, денег я с тебя не возьму, так до города доставлю!» – отвечаю. Мне в город-то в тот день ни к чему было, да и крюк большой, оттуда верст двадцать до города, даже если короткой дорогой через горы ехать. Но все же повез ее, пожалел девочку. Не бросишь ведь на проезжей дороге. А если бы на поезд ее посадить, так ей еще ехать и ехать немерено – оттуда до Сухого Кута железной дорогой сто верст получается – поезд такую петлю вокруг гор делает. Да и от Сухого Кута в город тоже еще доехать надо. А девочка вся растерзанная, избитая – что ж ей полдня в дороге мучиться? Я же не зверь... Она, как в таратайку мою уселась, все молчала, в комочек сжалась и только на руки свои смотрит. А они у нее как осиновый лист трясутся, каждый пальчик дрожит. Вот я и заключаю, что душегуб опасный в петербургском поезде ехал. Моя-то барышня тоже, надо думать, в руках у него побывала, да вырвалась. А княгинюшка молодая не смогла...

– Остап Гермогенович, а вы не откажетесь все это письменно изложить? То, что вы рассказали, очень важно для следствия...

– Да, я ж понимаю, вы сами из судейских будете, так все, что до следствия касаемо, вам видней будет. Извольте, письменно так письменно, не откажусь, мне скрывать нечего. Только будьте уж ласковы, Дмитрий Степанович, напишите все сами с моих слов. Это ж целый роман выходит, а мне такие романы расписывать тяжко, я кроме расходных книг уж лет десять ничего не писал. А подпись я поставлю самолично, не откажусь. Слава Богу, и я в этом деле на что-то сгодился.

Колычев приказал прислуге подать ему чернила, перо и бумагу. На этот раз чернильницу, как предмет, спрашиваемый богатыми посетителями, успели почистить и залить свежими чернилами, да и стальное перо оказалось новым и вполне приличным.

«Пожалуй, я введу в этом городке моду приходить в кофейню с целью вести здесь важные записи, – усмехнулся про себя Дмитрий. – Письменный прибор день ото дня становится все лучше».

Глава 17

Когда Колычев закончил писать и Тесленко поставил под бумагой свою подпись, оказалось, что Христо давно уже пришел в кофейню, но посовестился отвлекать господина следователя от важных дел и только издали наблюдал за ним и за его собеседником. Лишь после того как Тесленко откланялся, взяв с Колычева обещание непременно навестить его в экономии, рыбак решился деликатно обратить на себя внимание.

– Христо! – обрадовался Дмитрий. – Я ждал здесь тебя, но встретил знакомого. Рад тебя видеть.

Они обменялись несколькими вежливыми фразами, положенными по ритуалу достойным мужчинам, вступающим в беседу, – южане любили соблюдать традиции даже в мелочах. Наконец Дмитрий решил, что пора уже и спросить о том, что его волновало – удалось ли Христо узнать о людях, отправившихся морем в Ай-Шахраз в ночь накануне убийства Веры Рахмановой.

– Среди наших никто не возил в ту ночь пассажиров, – ответил Христо. – Ни один из рыбаков не брал людей на борт, все занимались ловом здесь поблизости – шли косяки рыбы, не хотелось их упустить. В сторону Ай-Шахраза ушла только одна шхуна.

– Может быть, пассажиры были на ней? – осторожно спросил Дмитрий.

– Вот за эту шхуну сказать ничего не могу, не знаю. Парни, которые ходят на ней, дружбы с нашими не водят. Они вроде бы и не рыбаки, а так... Невесть чем занимаются, хотя в море ходят часто. Поговаривают, что они балуются контрабандой. Вы, ежели за этих парней интерес имеете, так поговорите с господином Заплатиным. Он с ними дружбу водит.

Возвращался Колычев не спеша, позволив лошадке трусить ленивым шагом. Ему хотелось в одиночестве обдумать то, что удалось узнать в городе. Следовало разложить все по полочкам, прежде чем Феликс набросится на него с разговорами, спугнув все важные мысли.

Задумавшись, Колычев не заметил, как впереди, из-за кустов диких маслин на дорогу выскочили две темные тени.

Очнулся Дмитрий только тогда, когда стало ясно, что у этих людей плохие намерения. Один из них, преградив дорогу, схватил лошадь Колычева под узцы, второй, вцепившись в коляску, норовил вспрыгнуть на подножку. В свободной руке второго нападавшего был зажат кастет.