Читать книгу "Наследие - Жан-Поль Дюбуа"

Санти Эшаниз, хозяин фронтона в Орландо, мелькал в телевизоре с кислой миной: «Со всеми теми, кого нам удалось нанять, у нас стало достаточно игроков, не участвующих в забастовке, чтобы проводить турниры. Если профсоюз хочет войны, он получит ее. То, что делают эти люди в этот момент, вовсе не шутка, это просто позор для всего движения. Наш спорт переживает черный период».

Рикки Лаза, представитель профсоюза, отвечал ему тотчас же: «Нет, месье, мы переживаем период эмансипации. Мы достаточно наслушались угроз, унижений, запугиваний. Мы хотим, чтобы ваш Мир Jai-Alai Inc. и все ваши служащие уважали нас, соблюдали наши правила и наше право на труд, признавали наш профсоюз. Мы готовы вести долгую и изнурительную борьбу. Мы начинаем битву Давида против Голиафа. И не забываем, что в этой истории мы — Давид».

На Мексиканском заливе, в Тампе, Жиль Эллис, патрон из патронов, генеральный менеджер Jai-Alai Inc., воинственно двигал челюстями: «Мы, Мир Jai-Alai Inc., против создания этого профсоюза, существование которого мы никогда не признаем. Мы приспособимся к ситуации, используем всех игроков, не участвующих в забастовке, и объединим их для того, чтобы держать в состоянии постоянной работы два основных фронтона, в Тампа и в Майами. Никогда мы не уступим их требованиям».

Мы с Эпифанио немедленно выбрали нашу сторону. С первых дней апреля мое и его имена фигурировали в списке спортсменов, требующих новых условий работы. И четырнадцатого апреля, невзирая на угрозы и прессинг со стороны дирекции, мы сложили наши перчатки, шлемы и форму на корт.

В Барбозу словно вселилась тысяча дьяволов, с перекошенной от ярости физиономией он влетел в раздевалку и вместо того, чтобы дать нам возможность беспрепятственно уйти, как это предусмотрено законом, начал осыпать оскорблениями: «Банда коммунистических говнюков, вы сейчас сделали самую кретинскую хрень в вашей жизни. Никогда больше вы не найдете работу в этой стране. Вы в черном списке во всех американских штатах! Если вам, шайке ублюдков, вдруг захочется снова начать зарабатывать на жизнь, будьте любезны вернуться в ваши жалкие мелкие страны и жрать собственное дерьмо! А пока вас здесь больше никто не хочет видеть! Никогда. Беннетт и Эллис выразились ясно: всех вон! Но для нас игра продолжается. Сегодня вечером мы вновь открываемся. Grand opening, happy hours и компания. Мы нашли ребят, которые будут играть на тех условиях, которые мы им предложим. Мы поехали к вам, кретины, к вам домой, в ваши баскские земли. Это, может, ваши собственные выродки, которые вам покажут, почем фунт лиха! Идите, валите отсюда, лижите задницу своим профсоюзным боссам. Montón[9]…»

В который раз Габи зашел слишком далеко, и один из нас, который стоял прямо перед ним, засунул ему в глотку оставшийся обрывок оскорбления. После этого на корте образовалась давка, куча-мала, как в регби вокруг мяча, которая внезапно преобразовалась в огромное перекати-поле, слепого дикого зверюгу; забастовщики и штрейкбрехеры перемешались в толпе и началась потасовка. Никто не мог определить, откуда сыпятся удары и кто кому врезал.

Когда настало время подводить итоги и представитель профсоюза приехал в Майами, чтобы оценить коэффициент прочности движения и подсчитать количество бастующих, мы обнаружили, что вопреки нашим ожиданиям Миру «Джай-Алай» — и в первую очередь Эллису с его ухватками мясника — удалось перерубить, как тушу, все наше общество надвое. Мы были разделены. Баски были разделены, южноафриканцы были разделены, кубинцы, два филиппинца и даже два парня из Нью-Йорка, неразлучники — и тех получилось разделить. Нервиозо места себе не находил. Со временем он стал одним из главарей восстания. Он говорил, что нужно стоять на своем и не уступать, что если мы выдержим, дирекция сдастся меньше чем за месяц. Но вопреки ожиданиям моего друга вследствие жесткости социальных установок и финансовой свободе World Jai-Alai Inc. забастовка растянулась на восемнадцать месяцев, свела на нет качество игры, не принесла дохода игрокам, делавшим ставки, и привела к уходу самых активных из них. Уже в 60-е годы дирекция показала свое «мастерство» и неуступчивость. Столкнувшись с забастовкой, вызванной подобными же причинами, они прежде всего попробовали переждать время, авось все поутихнет, а потом, в одно не слишком прекрасное утро они, подчиняясь своему генетическому коду, одним махом уволили 160 лучших в мире игроков. Неделю спустя вся игра восстановилась, было найдено 160 пелотари из третьей лиги, которых подобрали с миру по нитке.

Мы и в мыслях не держали такой возможный исход, и потому в конце апреля 1988 года мы день и ночь стояли лагерем возле «Джай-Алай» в разрешенных законом пикетах, дабы обозначить наше чувство собственного достоинства и заявить о нашей решимости. Но очень быстро возникли «пограничные конфликты». Началось противостояние забастовщиков с «желтыми»[10], которые должны были играть вместо нас и дразнили нас, проходя мимо с вызывающим видом, а также со зрителями, которые слышать не хотели о наших проблемах, вместе со штрейкбрехерами издевались над нами и считали нас чем-то вроде лошадей на ипподроме, на которых можно ставить деньги. Им безразличны были наши имена, истории, национальности, главное — лишь бы не были коммунистами.

Я просто не узнавал Эпифанио. За несколько недель самый легкомысленный бонвиван и кутила на свете превратился в члена Политбюро, стратега уличной борьбы: он пытался убедить журналиста Miami Нerald высказаться в прессе в поддержку забастовщиков, награждал тумаками штрейкбрехеров, скандировал лозунги, потрясал плакатами и, казалось, совсем забыл о том, что до недавнего времени составляло его кредо: «Quimbar y singar».

Я тоже принял участие в пикетах и акциях, но я должен был еще искать работу, если я хотел и дальше жить в Майами. Дела с наследством так пока и не были урегулированы, они застряли где-то на промежуточном этапе между дотошным нотариусом и придирчивыми служащими Комитета налогов и депозитов.

Шли дни, и Эпифанио постепенно приобретал вес и положение в профсоюзном движении. Организация была создана недавно, и ему удалось стать одним из ее местных главных представителей. В этом качестве он встречался с Бенеттом и даже с Джилом Эллисом, патроном из патронов, который призвал его в свой кабинет в «Джай-Алай». Большой босс пригласил его присесть, поинтересовался, какая годовая сумма получается по его контракту, включая премии. Он записал сумму на листочке, положил бумажку в карман и вышел из кабинета, не удостоив моего друга ни словом, ни взглядом. Подумав, что Эллис ушел из кабинета, чтобы позвонить или что-то проверить в бухгалтерии, Эпифанио остался на месте, просидел больше получаса, глядя на пустое кресло. До того самого момента, пока в комнату не вошел какой-то тип, опустил жалюзи и сказал ему, собирая папки со стола: «Вам пора идти. Мистер Эллис уехал в Тампу».

Я был поражен, насколько ход событий мог за несколько недель изменить человека, перекроить его сознание, изменить характер его стремлений и чаяний, его желаний и потребностей. Речь моего друга тоже подверглась подобной трансформации. Можно сказать, он вновь прошел период обучения, поработал над собой, научился изъясняться более прилично, практически литературным языком. Но что меня поразило больше всего — насколько быстро после его назначения представителем профсоюза Эпифанио избавился от Нервиозо. Его habitus стал совершенно иным. Он научился контролировать жестикуляцию, смирять гнев, умерять эмоции. Экзальтация исчезла. И вместе с ней, как мне показалось, — радость и жизнелюбие. Словно Барбоза и Эллис лишили его батарейки, подпитывающей его энергию, делающей его недоступным меланхолии и слишком деятельным, чтобы из-за чего-нибудь расстраиваться и огорчаться. В тот вечер, когда он встречался с Эллисом, он зашел ко мне, чтобы рассказать, как обстоят дела. Он выглядел опустошенным, ошеломленным тем, с чем ему пришлось столкнуться. «Как можно так обращаться с человеком? Назначить ему встречу, задать вопрос и уйти, даже не взглянув на него. Вот я с тех пор и спрашиваю себя, почему же он так поступил. Какой смысл, ну скажи, какой в этом смысл? Этот тип, богатей, миллиардер, глава всей компании „Джай-Алай Inc.“, приехал из Тампы, чтобы встретиться со мной по поводу забастовки. Он вошел в комнату, не спросил ничего про наши претензии, спросил только, сколько я зарабатываю. И, не сказав ни слова, он встал и уехал назад к себе. Если бы его интересовал исключительно размер моей зарплаты, он мог бы позвонить Барбозе. Нет, он специально проделал такое путешествие, чтобы унизить меня, чтобы унизить нас всех, чтобы нам показать, что он здесь хозяин, а мы все говно на палке. Вот это-то я как раз не понимаю, как такой тип, как он, у которого есть все, ополчается против нас, у которых нет почти ничего».