Читать книгу "Москитолэнд - Дэвид Арнольд"

Никто не ждал.

Не злился.

Не волновался.

Боже мой, Из… надеюсь, ты не знаешь, каково это.

До связи,

Мэри Ирис Мэлоун,

друг по умолчанию

Р. S. Лучше бы я этого не писала.

19. Талисманы разочарования

Я просыпаюсь все в тех же обрезанных шортах, лицо перепачкано грязью, в животе бурлит. Ноющая боль зарождается в кончиках пальцев ног и, излившись в вены и артерии, мчится по органам и мышцам прямиком к легким. Но кинетическая сила боли ничто в сравнении с силой воли Мим.

Так обычно чувствуешь себя посреди ночи. Не знаю, который час, но собственные кости говорят мне, что где-то между двумя и четырьмя утра.

Сажусь, и дневник падает с груди. Я убираю его в рюкзак, натягиваю кроссовки и крадусь к дерьмояме. (Еще раз поздравляю, Вселенная. У тебя поразительное чувство юмора.) Обходя тлеющие угли костра, замечаю, что спальное место Калеба пустует, но за острым расстройством желудка это кажется таким ничтожным. Словом, сейчас все кажется незначительным, кроме моего воющего кишечника и постоянного эмбарго на консервированную ветчину.

Когда удается успокоить бурление, мир снова наполняется всякими… ну, важными штуками. И отсутствие Калеба – это определенно важно. Я не успеваю толком обдумать эту мысль, как слышу невдалеке шум.

И замираю… затихаю… слушаю.

В какой-то момент пребывания в Нью-Чикаго мои уши адаптировались к беспрестанному эху – какофонии птичьего щебета, шороха листвы, потрескивания веток и прочих естественных звуков осени. Я закрываю глаза и просеиваю эти звуки, как старатель песок в поисках золота.

Да, точно какой-то шепот.

Я осторожно иду к краю поляны. К деревьям-паукам с тонкими ветвями, по мертвым листьям, шуршащим точно старый пергамент, в приглушенном лунном свете… ночной лес – жуткое местечко. Тихая речь приводит меня к дубу. У его основания стоит боком одна тень, высокая и жилистая, и говорит с кем-то незримым. Я опускаюсь на четвереньки, погружаю костяшки пальцев в мягкую грязь, мечтаю не дышать так громко. Голоса на самом деле два.

– …в том и есть план. Срубить весь куш. Без всякой херни.

– А как же девчонка? – спрашивает Калеб.

После нашей короткой беседы у костра его голос я узнаю где угодно.

– Милая помеха, да?

Они говорят обо мне.

– Она симпатичная. – Опять Калеб. – Даже в грязи.

Луна достаточно яркая, чтобы разглядеть силуэт Калеба, но второго я с этого ракурса не вижу.

– Не спускай глаз с цели, Калеб. Если девчонка будет путаться под ногами, придется с ней разобраться. Ты ведь справишься?

Короткая пауза. Этот второй голос странно гортанный, будто человек ест торт во время разговора.

– Калеб?

– Что?

Он то ли сплевывает, то ли еще что, затем повторяет:

– Если девчонка будет путаться под ногами, ты с ней разберешься.

Мой пульс несется как олимпийский спринтер.

– Да, – шепчет Калеб. – Конечно.

– Прекрасно. Мы уже близко, ты чувствуешь?

Затаив дыхание, подползаю ближе и вдруг представляю, как выгляжу со стороны: крадущаяся по темному лесу в этих нелепых обрезанных шортах, со спутанными и перепачканными мутным озером волосами, да еще и с размазанной боевой маской на лице, которая наконец-то действительно играет роль камуфляжа.

– Ага. Четыре сотни должны сработать.

– Черт, да у пацана наверняка там больше припрятано. В последнюю нашу попытку у него были деньги в спальном мешке. Так что проверим там, плюс чемодан.

Я все приближаюсь, по листве, вокруг кустов, очень медленно, но если быстрее, я потеряю фактор скрытности. Мне нужен фактор скрытности. Фактор скрытности жизненно важен.

– Мы с тобой испытали столько, что на две жизни хватит. Нам нужен новый старт. Пляжи, девицы, и кто знает, может, получится найти работу в кино. Дерьмо, да наша история стоит миллионы!

– Или даже миллиарды, – добавляет Калеб.

– Ты иногда как ляпнешь… Ничто не стоит миллиарды. Но нам хватит и миллионов.

Касаюсь лба кончиками пальцев, размазывая пот. Затем приседаю как можно ниже и устремляюсь вперед, быстро, тихо, эффективно. Обогнуть последнее дерево, нырнуть и перекатиться за колючий папоротник. Уже могу сказать, что скрытые инстинкты меня не обманули: я в идеальном положении, чтобы увидеть, с кем говорит Калеб. Задерживаю дыхание и всматриваюсь сквозь папоротник.

– Я мог бы стать писателем, – вещает он. – Всегда хотел писать.

По спине бегут мурашки. Калеб меж тем кривится и отвечает сам себе:

– Ага, напишем все сами. Так больше денег останется.

Затем возвращает нормальное выражение лица и обычный голос:

– Конечно, больше денег. Но также это откроет множество дверей, понимаешь? Для других начинаний.

Я зажмуриваюсь, мечтая, чтобы все оказалось сном. Благодаря какой-то чудесной звуковой аномалии я слышу, как отец, находящийся в сотнях миль отсюда, шепчет мне на ухо: «Это редчайшие первые записи Шнайдера о симптомах шизофрении. Мысли вслух, спорящие голоса, комментирующие поступки голоса, соматическая пассивность, вынимание, внедрение и транслирование мыслей, бред восприятия…» И вот я уже в нашей гостиной в Ашленде, играю в магазин, одновременно изображая голоса кассира и покупателя. «С ней что-то не так, Ив».

Не открывая глаза, для равновесия хватаюсь за папоротник. Он колет ладонь, и крик вырывает меня из воспоминаний.

– Кто здесь? – спрашивает Калеб.

Это был мой крик.

Теперь мамина очередь шептать мне на ухо…

«Беги, Мэри».

Развернувшись, мчусь прочь, меж деревьев, ветви царапают кожу. Я – Стрела Ирис Мэлоун, олимпийская чемпионка в спринте по лесу, лечу прямо и верно, сосредоточенная на попадании в яблочко, на поляну. Вырываюсь из чащи и, нырнув на свое место, натягиваю одеяло до подбородка и закрываю глаза.

Калеб ломится сквозь лес, его длинные шаги нарушают чистоту звукового ландшафта. И я вновь поражаюсь, даже сильнее прежнего, сколь он неестественен, нечеловечен. Шорох и треск все ближе и ближе. Вот уже в паре метров и… шаги замирают у моей головы.

Глаза закрыты, сердце колотится, я статуя.

Тянутся минуты.

Калеб стоит надо мной, я знаю, и ждет, когда пошевелюсь.

Верите или нет, притворяться спящей перед психопатом посреди леса гораздо сложнее, чем кажется.

Я молюсь, чтобы правый глаз на самом деле был закрыт, а дыхание замедлилось – рука, приземлившаяся на грудь, когда я нырнула под одеяло, поднимается и опускается с каждым вздохом.