Читать книгу "Динамика характера. Саморегуляция при психопатологии - Дэвид Шапиро"

И в ритуале, и (только менее остро) при обычной навязчивой целенаправленности человек ощущает себя рабом своей цели, в отличие от нормального ощущения. Он ощущает свою ответственность, которую чувствует находящийся под присягой солдат, выполняющий уставные требования, совершенно отдельно от осознания причин этих требований. В результате приложенных усилий солдат может почувствовать удовлетворение, выполнив свой долг, или чувство стыда, если он допустил промах или потерпел неудачу. Но в данном случае речь не идет о подлинном самоуправлении или совершенном выборе, а только об исполнении предписанного ответственного поручения. Чувство долга или ответственности перед высшим авторитетом в этом смысле притупляет ощущение индивидуального выбора и мотивации или выдавливает их в сознание, хотя при этом переживание неудачи даже усиливается.

Навязчиво-одержимая ригидность — это ригидность долга или, в особых случаях, ригидность нравственности. Такая мораль или нравственность не только более жесткая, грубая и требовательная по сравнению с моралью обычных людей, как это часто считается. Она не отличается от обычной высокой морали, только с более твердыми принципами и более строгая. Самые строгие моральные принципы не имеют признаков невроза. Особые отличия навязчиво-одержимой морали вовсе не количественные; они принципиально иные по своему качеству. Это мораль правил, которая в чем-то очень отличается от морали личных убеждений. Мораль правил притупляет или замещает нормальное ощущение индивидуального выбора и действия, тогда как обычная мораль в этом ощущении содержится. Именно поэтому некоторые люди с моральной одержимостью, включая религиозно-одержимых людей, могут совершать потрясающие нравственные падения. Именно поэтому некоторые люди, одержимые наведением чистоты, в каких-то случаях могут себе позволить быть совершенно грязными.

Это не значит, что обычная мораль, мораль по убеждению, у одержимых людей отсутствует или что такие люди живут, руководствуясь лишь моралью правил. У них может быть нормальная мораль, как, впрочем, и нормальные суждения. Только в отдельных, особых случаях это нормальное суждение или нормальную мораль замещает дополнительный, чрезмерный, основанный на правилах, авторитет. Но совершенно отдельно от этих правил, от их «следовало бы» и «не следовало бы», у одержимых людей есть ценности и принципы, влияющие на их взгляд на мир, на их повседневный выбор и на их менее осознаваемые действия. Хотя эти ценности могут существовать в большей, даже в подавляющей части их деятельности, большинство людей их обычно не замечает, как и все остальные ценности; они являются теми линзами, через которые человек видит мир. Но там, где возможности выбора и действия могут привлекать к себе внимание, там, где могут быть приняты решения, неизбежно повышающие осознание индивидуального действия, одержимые личности не могут опираться на собственные ценности или собственные суждения, не чувствуя при этом тревоги. В таких случаях они не рискуют нарушать свои правила. Даже в светской жизни очевидно, что объективно безопасный выбор или решение могут привлекать к себе внимание только потому, что они отличаются от уже установленных, а следовательно, авторитетных правил.

Например, если мужчине, страдающему одержимостью, вдруг пришлось нарушить регулярное расписание времени игры со своим маленьким сыном, к которому он действительно очень привязан, то его тревога разбудит призрак вреда, который он тем самым может причинить ребенку («Во всех книгах написано…»). Эта проблема еще больше повысит его тревогу. Этот милый славный человек беспокоится, что, если «он только поступил так, как ему хотелось», это может значить, что он проявил полное безразличие к потребностям и страданиям других, даже в собственной семье. Здесь не только отражение бессознательной амбивалентности; эта формула порождена его тревогой, вызванной отклонением от правил.

Навязчивые ритуалы, такие как ритуальное мытье рук, постоянная проверка, заперта ли дверь, в которых особенно ясно проявляется основанная на правилах сущность одержимой добросовестности, обычно напоминают (может быть, следует сказать «воспроизводят») действия, связанные с соблюдением предосторожности, или корректирующие действия, добросовестные действия, направленные на избежание неудачи. Но в определенной мере даже самому одержимому очевидно, что эти действия не отражают добросовестной оценки окружающего мира. Они вообще не выражают связи между субъектом действия и внешним миром, как это происходит в нормальной мотивации и в нормальном действии, но, повторяю, эти действия были совершены ради того, чтобы их сделать, или для удовлетворения субъекта действия тем, что он совершил какие-то действия.

Из этой цели следует, что, хотя такие действия можно смоделировать, соблюдая обычные предосторожности или ставя разумные цели, все равно по своей сути они остаются формальными, и зачастую слишком формальными. Иногда этот формализм или ритуальность оказываются совершенно незаметными с точки зрения своего сходства с обычными целями и для самого человека, страдающего одержимостью, и для окружающих. Так, бизнесмен, который каждый вечер приносит домой портфель с деловыми бумагами, говорит себе, что он так поступает в случае, «если» хочет работать. Но иногда такие действия остаются настолько далекими от реальных целей из-за процессов, о которых мы поговорим чуть позже, что теряется возможность их осмыслить. Такие действия становятся заметными, и именно они в основном считаются симптомами.

Если жизнь в рамках, определенных авторитетными правилами, позволяет избежать тревоги, она обязательно является деспотичной. Она требует постоянного осознания наличия этих правил, постоянного осознания «следует». В постоянном недовольстве собой и напоминаниях о себе навязчиво-одержимого человека ясно видно, что ему «следует» сделать то или другое. Его осознание правил воздействует на них так, что превращает их в требовательные указания («Вам следует…!»). Довольно часто эти императивы требуют только следующее: «Вам следует делать больше!» Таким образом, типичный повторяющийся навязчивый симптом у навязчиво-одержимых людей имеет особую форму управляемой целенаправленности; при этом его основной смысл состоит в том, что им следует что-то делать.

Следствием постоянного давления необходимости делать является запрет на получение любого продолжительного удовлетворения. Это значит, что осознание человеком себя, не сопровождавшееся контролирующим недовольством или осознанием последующих «нужно» и «следует», вызывает ощущение тревоги. Осознание такого ощущения или паузы в целенаправленном действии вызывает у одержимых людей тревожную озабоченность тратой ценного времени, исчезающими возможностями и т. п., тем самым порождая новое давление, побуждающее к действию. Действительно, осознание кратковременного отсутствия такого давления может даже побудить сознание заняться поисками того, что нужно сделать, например, взять на себя какую-то ответственность или проблемы, над которыми следует думать. Такое побуждение порождает напоминание о требовании целенаправленного действия даже перед тем, как поставлена конкретная цель. Так, например, одержимый мужчина замечает, что, проснувшись утром, он «ищет то, о чем бы побеспокоиться».

Короче говоря, требования ригидной или основанной на выполнении правил добросовестности никогда нельзя удовлетворить, никогда нельзя получить полное удовлетворение. Каким бы окончательным или последним ни было мытье рук, всегда сохраняется возможность считать его недостаточным — из-за какого-то недосмотра, какой-то оставшейся или вновь появившейся загрязненности. Следовательно, эта щепетильность обладает внутренним постоянством. Таким образом, особенно при очень высокой тревожности, одержимая добросовестность стремится войти в свои права. Мужчина, который обеспокоен здоровьем зачатого им ребенка, не может не обратить внимания на возможность заражения вирусом СПИДа. Загрязнение и заражение пищи людьми, которые ее готовят и фасуют («У них могут быть открытые раны»), не поддается никакому контролю («В особенности следует избегать посещения ресторанов»), но никакой способ приготовления пищи не может успокоить и устранить эту озабоченность («Любые красные или красноватые частицы такой пищи могут оказаться следами крови»).