Читать книгу "Девушка в голубом пальто - Моника Хессе"

Он чуть заметно морщится, прежде чем ответить.

– На самом деле нет.

– При таком освещении похож, – настаиваю я. – При свете в моей квартире ты похож на него.

– Может быть, нашим семьям следует поменяться квартирами. Родители, вероятно, заплатили бы много денег за это освещение. – В его голосе слышится печаль. – Они так скучают по нему. Все мы скучаем. Вот почему… – Он обрывает фразу.

– Что?

Он вздыхает.

– Когда я пришел сюда в тот вечер, то надеялся, что уговорю тебя вступить в Сопротивление. А еще мне нужно было убедиться, что ты не работаешь на НСД и Юдит не угрожает опасность. Мне было грустно: Юдит передала твои слова о Басе. Я подумал, что тебе в самом деле тяжело.

– Тяжело, – повторяю я, испытывая облегчение от слов Олли. Хорошо, что не я одна втайне размышляю об этом.

– Но скучать по нему – это нормально, – продолжает Олли. – Мы с Пией все время говорим о нем, о его несносных шуточках, о его смехе. А еще о том, кем бы он стал.

В квартире вдруг становится очень тихо. Я ловлю каждое слово Олли.

– А кем бы он стал? – шепотом спрашиваю я.

– Адвокатом. И политиком городского уровня. У него был бы офис, где он мог бы встречаться со всеми своими избирателями. Он бы спонсировал балы. Он бы любил свою семью. – Глаза Олли увлажняются. У меня перехватывает дыхание. Нам было бы легче, если бы мы могли горевать вместе.

– Это платье из тех времен, – шепчу я. – Вот почему ты его помнишь. Оно было на мне в тот день.

Тот день. Больше мне ничего не нужно говорить. Олли прижимает руку к сердцу, как будто я нанесла удар. Это платье было на мне в тот день, когда мы узнали о Басе. Пия пришла ко мне, чтобы рассказать. Я побежала к Ван де Кампам, и фру Ван де Камп сильно ударила меня по лицу. Олли тогда замер в центре гостиной. Как будто мир рухнет, если он шевельнется. Я пошла домой. Слезы текли по моим щекам много часов, а мама гладила меня по спине. А когда я перестала плакать, внутри словно все высохло. Тогда я плакала в последний раз.

– О, я забыл, – говорит Олли.

– Я приготовлю чай, – предлагаю я. – Тебе не обязательно пить, если не хочешь.

Олли следует за мной на кухню. Он стоит у меня за спиной, и я чувствую: парень следит за каждым моим движением. Мои руки трясутся, когда я беру чайник, и Олли помогает поставить его на горелку.

– Холландше Шоубург, – шепчет он наконец.

– Что?

– Он пахнет смертью. – Таким образом Олли заканчивает фразу, которую я начала. – Вот чем там пахнет. Смертью и страхом.

Страх. Это верно. Да, это именно тот запах, который я не могла определить в театре. Так пахнет моя прекрасная поруганная страна.

Вспоминая бумажный носовой платок с моими слезами, я щадила себя. Я плакала после того, как Бас сказал мне, что вступил в армию.

Мне не нравится вспоминать, что это были слезы гордости.

Нидерланды пытались оставаться нейтральными. Мы хотели быть как Швеция. Хотели, чтобы нас оставили в покое. Гитлер сказал, что оставит нас в покое. Он говорил так до того дня, как оккупировал нашу страну.

Именно я заявила, что вступление в армию было бы символическим жестом против нацистов.

Именно я твердила, что нельзя позволять немцам делать все, что им хочется, и оккупировать одну страну за другой.

Именно я сопровождала Баса в офис военно-морского флота и наблюдала, как он записывается в армию. Офицер все время спрашивал, уверен ли он. Ведь в армию берут только с восемнадцати лет. В армию не принимают добровольцев, не достигших этого возраста. Офицер предлагал Басу отправиться домой и подождать год. На случай, если он передумает.

Именно я сказала офицеру, что Бас хочет вступить в военно-морской флот. Ему необходимо поскорее проявить храбрость. Я уговорила этого офицера записать Баса.

Бас не вступил бы в армию, если бы не думал, что это принесет мне радость.

И это действительно принесло мне радость. А потом – горе.

Тогда я считала, что очень много знаю. Я полагала, что весь мир черно-белый. Гитлер плохой – следовательно, мы должны смело встретить его. Нацисты аморальны, и поэтому они в конечном счете проиграют. Если бы я хорошенько подумала, то поняла бы: у нашей крошечной страны нет абсолютно никакой надежды защитить себя. Ведь даже такие страны, которые больше – например, Польша, – уже пали. А когда Гитлер сказал в своем обращении по радио, что не планирует оккупировать нашу страну и нам нечего бояться, мне бы следовало догадаться. Ведь на самом деле это означало, что его солдаты уже укладывают парашюты и нам очень даже есть чего бояться. Вступление в армию не было символическим жестом. Это было бесплодной затеей.

Вот почему я не говорила с Олли более двух лет. Вот почему Бас приходит в моих снах и сердится из-за того, что я не прочитала его письмо. И вот как я узнала, что быть храбрым иногда очень опасно. Храбрость нужно расходовать экономно. Я одержима желанием найти Мириам во имя справедливости. Загубив одну жизнь, я должна спасти другую.

Это я виновата в смерти Баса. Бас сделал глупость, полюбив меня. Он погиб из-за меня. Это моя вина.

Глава 13

Пятьдесят два часа. Я узнала об исчезновении Мириам Родвелдт пятьдесят два часа назад. Две бессонных ночи. Три столкновения с немецкими солдатами. Один спасенный младенец. Одна пропавшая девушка, которая так и не нашлась. Я не видела фру Янссен с тех пор, как согласилась помочь. Как только Олли уходит, я еду к ней на велосипеде в сумерках, незадолго до комендантского часа. Мне нужно рассказать все, что произошло. Она сразу же усаживает меня за кухонный стол и угощает настоящим кофе и маленькими круассанами. Когда я надкусываю один, рот наполняется миндальной пастой. Это мои любимые. Фру Янссен запомнила это с прошлого раза и поджидала меня с этим лакомством.

– Я размышляла еще о некоторых вещах, – говорит она после того, как я делюсь с ней новостями. – Насчет Мириам. Вряд ли они могут помочь, но я все время об этом думаю. – Она достает лист бумаги и прищуривается. – Номер один. Вы сказали, что было бы опасно идти к соседям. Но Мириам однажды упомянула имя одного славного человека, который занимается ремонтом в ее здании. Может быть, вы могли бы с ним побеседовать? Номер два. Она очень любила кино и знала всех звезд. Кинотеатры еще открыты? Вы могли бы поспрашивать. Может быть, кто-нибудь ее там видел. Номер три. Ханнеке, она была спокойной девочкой. Не любила говорить о семье: это слишком ее расстраивало. Но она не боялась спрашивать о моей семье. Даже о Яне. Некоторые боятся спрашивать о нем, но Мириам задавала много вопросов. Я заходила к ней с чашкой чая, и мы все говорили и говорили до позднего часа. А еще она была вежливая. Терпеть не могла свеклу, но ела без единой жалобы. Она вообще никогда не жаловалась.