Читать книгу "Первый великоросс - Александр Кутыков"

Жизнь— бестолковая и неустроенная— немало тяготила и Светю, и Гульну. Мать много думала о счастье сына, однако выбора здесь, как Светя брякнул — на отшибе, — нет. Но чтобы произошло наконец то, о чем Гульна тайно грезила, надо держать Светю возле дома. Гульба вдали от своего двора под опекой бесов в любой момент может завершиться печально…

Проснувшимся ребятам Светя объявил, что решено возвратиться домой, и коротко ответил на их вопросы, которые продолжились и при ходьбе по частому лесу. К Свете вернулось хорошее настроение. Ребята чувствовали это и спрашивали много. Старший брат, забыв гадкого Остена, отвечал с прежним достоинством.

В полдень семья подошла к берегу напротив дома. Братья по реке ушли в трескучие заросли и занялись постройкой плотика, дабы переправить кого-то за лодкой. Гульна, девушка, Сыз уселись на бревнышко, вглядываясь в родное место и припоминая каждый свое.

Там, где река поворачивала, братья собрали слеги, лаги, надергали в сыром овражке молодых елочек, снесли все к самой воде и стали связывать пеньковыми, в мизинец толщиной, узами. Вязки делали большие, складывали их воедино и опять увязывали вместе. Когда кончилась веревка, Светя помог вызвавшимся плыть ребятам сесть верхом на гибкий плот и, отталкивая от берега, сказал:

— Как пристанете, тащите плот на берег — будут дрова. Если развяжется случаем, хватайтесь за любой пук и плывите. Головы повыше держите, друг друга не замайте и даже не ищите! — докрикивал уже подхваченным горбатившейся водой паробкам.

На глазах ждавших напротив дома, ребята вылетели из-за поворота на темно-зеленом плоте и, веселясь, пристали к своему берегу. Втянули плотик, взмахнули руками для маминого и Стрешкиного удовольствия, взяли из-под мостков лодку. Разгоняя посудину, оба шлепали по воде — что им, порты и так сырые! Прыгнули, залезли и погребли через реку. Светя хотел крикнуть, чтобы Птарь остался — второго дня лодка еле выдержала всех, но потом решил не шуметь лишний раз. Вели себя они тихо, помня о возможном нашествии диких гостей. Впрочем, Гульна, дернув за рукав, с чувством отчитала младшенького сынка:

— Гляди-ко на мужа матерого! Эва, сидишь мокрый-то! Шасть-шасть по воде за лодкой! Кто — одни ноги окунает, а этот весь уж там, и все идет! — Гульна резко толканула Птаря для науки и подняла глаза на затаившийся дом.

Переправились, прислушались, поднялись, оглянулись. Светя подсадил мокрого Птаря на тын. Тот ловко подтянулся и спрыгнул внутрь — открыть засов. Зашли в ворота — тишина. Куры заперты, свинки на месте, козы и овцы поедают в изобилии наваленные веники… Зашли в дом.

Посреди светлицы на скамье лежал мертвый Некоша. Аккуратно одет, белая простынь свалилась на пол. Руки раскинуты, глаза открыты. Подошли, осмотрели… Хозяйка без лишних слов приступила к последнему обряжению старика.

За городьбой собрали костер. Усадили труп. Под левую руку сложили немного съестного. Заточили нож и сунули в обшлаг правого рукава. Короткое копье острием выставили над головой. В карманы набили земли со двора. Все это, вместе с Некошей, сожгли. Действом заправлял Сыз. Золу, которую не подхватил вольный ветер и не раскидал окрест — по берегу, по полю, по Десне, по-над домом, — собрали в горшочек и понесли на капище. Сыз по старости не пошел.

* * *

…До капища путь неблизкий. Через рощу, по местам тихим и почти безлюдным.

В реденьком леске, хранившем одиночные избы, кои в большинстве своем пустовали до веселых гулянок, находился каменисто-песчаный холм. Он желтел на фоне зеленых деревьев и салатовых лужаек.

Негустой, прозрачный перелесок был мало исхожен людьми и зверями. Все из-за того, что хорошо сохранял влагу. В ямках блестел ил наподобие речного. Когда на него ступали, он хлюпал и хватал за ноги.

Местные жители рассказывали наведывавшейся сюда каждый год молодежи сказку про то, что раньше тут был лес — как лес: лоси, туры, медведи, зайцев тьма… Но пришли однажды волхвы и стали зазывать народ помочь им установить истуканы всемогущих богов.

Стянулся люд к уважаемым гостям, слушали речи их мудрые и внятные. Колдуны поведали, что ворожба им, мол, подсказала сие место, сюда и пожаловали они волей рока по звездами указанному пути.

Мудрецам не верить грешно и не откажешь в помощи. И народ — весь, что собрался, целый день рубил, строгал, сек, мазал, обжигал, смолил… Установили полторы дюжины головищ на столбцах больших и малых.

Волхвы, утихнув в причитаниях и немых упованиях, ушли. Местные тоже подались по домам. Ночью же обитатели того леса все время ощущали качание и уклонение земли: дома словно плавали на ней, шаткой.

Утром, встав, обнаружили перепуганные люди, что земля окрест небольшого ранее возвышения опустилась, выделив для пущего огляда божественный холм. Некоторые дома вдруг оказались совсем в низинах и затопились водой. Жители тех жилищ покинули кров и удалились, стремясь забыть поскорее невиданное досель ужасное диво. По легенде — то все были сплошь лукавцы, и капище не потерпело их присутствия.

Верующие, что приходили в этот лесок, и взаправду подмечали в местных жителях бесхитростность, простоту, удивительную откровенность. Будто другой народ, ни на кого не похожий норовом своим. И животные поспешили покинуть переменившиеся места. Одним словом, здесь все было, как в дреме. Суровые, въедливые взгляды истуканов, оставшихся единственными обитателями леска, полновластно господствовали тут. Казалось, идолы гонят прочь всех, кто на них не смотрит и о них не думает. Увлечься заботами жизни своей под наблюдением строгих богов было невозможно.

Перунов лес отстоял от Ходуниного двора аккурат на полпути до Поречного. В сторону капища по дороге не имелось ни одного дома. Лишь спрятавшиеся где-то птички подавали скромные голоса. Иногда на самом капище можно было встретить народ из округи. Но начнется здесь скоро другое дело. Стянутся сюда на лето молодецкие ватаги: разношерстные и лоботряные. Настоящие же верующие посещали идолов круглый год: и в зимние праздники — Хорса, Велеса, и в летние — Купалы, Ярилы и снова Велеса — летнего…

Подошли к горе с остроликими богами. Гульна сразу же заговорила с ними быстрым речитативом — с надрывным трепетом, с придыханием и с упрямой верой. Ее состояние передалась всем, кто стоял за нею. У Свети по коже побежала дрожь. Стреша, не дыша, внимательно слушала, что говорит Гульна. А та поднималась по склону дальше и выше, слова расплывались, превращаясь в тишине редколесья в музыку. Девушка пошла за ней, держась на расстоянии, чтобы только речь просящей сделалась понятной. Вникала в мудреные, прекрасные, сильные словеса, чувствуя, как через живот приятным теплом все тело от маковки до пят наливается негой и благостью. Она чуть не упала, зачарованная.

Светя дивился разности лиц болванов, шарахаясь по склонам боле из любопытства. Он и во время прежних хождений тут ощущал, что полностью поглощается ровными думами, которые ни о чем и обо всем понятном, предельно ясном. Такие мысли за пределами Перунова леса его не посещали. Обрядов он не знал да и не хотел, но на капище ходить не отказывался. Тяга.