Читать книгу "Прекрасные незнакомки - Жюльетта Бенцони"

Она произнесла это с улыбкой, лицо финансиста перекосила гримаса. Но ему нравились женщины, которые знали, чего хотят, а эта к тому же привлекала еще и аристократической изысканностью, и он предпочел рассмеяться. В конце концов, он желал только одного: пусть все в Париже и даже много дальше знают, что эта обольстительная красавица принадлежит ему, хотя бы и ненадолго. Частности контракта по сравнению с удовлетворенным тщеславием были не так уж и важны.

– Ну, что ж, – сказал он, – договорились. Завтра вы получите первый взнос. А теперь…

И он тоже поднялся с канапе, собираясь завершить торг и придать сделке реальное подтверждение. Он протянул руки, желая привлечь к себе молодую женщину. Но она мягко отстранила его и отошла на несколько шагов.

– Не спешите, месье, – высокомерно заявила она. – Мне кажется, вы слишком нетерпеливы. Есть еще один пункт контракта, который я бы хотела с вами обсудить, раз уж мы заключаем сделку: вы будете платить мне вперед. Стало быть, я приму вас с удовольствием завтра после спектакля. И после того, как получу ваши первые десять тысяч ливров!

Хладнокровие и решительность актрисы лишили финансиста дара речи. Он недоверчиво смотрел на нее округлившимися от удивления глазами. А она стояла в полупрозрачном платье у колонны из розового мрамора, подпиравшей потолок, и улыбалась с дерзкой иронией, от которой краска бросилась в лицо «покупателя». Но ее большие карие глаза, казавшиеся черными из-за белизны кожи, пышные каштановые волосы, подхваченные серебряным обручем по моде древних греков, нежный свежий рот показались Борегару до того соблазнительными, что он не захотел вступать в дальнейшие торги, почувствовав, что последнее слово вряд ли останется за ним. Он поклонился, насколько ему позволяла полнота, и не слишком любезно проворчал:

– Раз уж вы так желаете!

Он уже собирался уходить, но тут с улицы послышался шум – стук копыт, восхищенные восклицания, потом громкий звон колокольчика у ворот. Мадемуазель Ланж поспешила к окну, которое выходило во двор дома. Она увидела консьержа, тот торопился к воротам, а когда распахнул их, во двор вошли конюхи, держа на поводу сказочной красоты лошадей. Это были самые прекрасные лошади, каких видела в своей жизни актриса. В один миг двор стал похож на конный завод.

– Что это?! – в изумлении воскликнула она. – Лошади хороши необыкновенно, но откуда они тут взялись?

Мрачный голос позади нее сообщил:

– Я подумал, что в первую очередь вы захотите иметь выезд, достойный вас. Я купил этих чистокровок у графа де Пуа. Счастлив, что они вам, кажется, пришлись по вкусу.

– Если бы они мне не понравились, я была бы большой привередницей, – отозвалась с милой улыбкой актриса. – Мне бы тоже хотелось сделать вам приятное и поблагодарить вас. Теперь я вижу, что у вас действительно королевские манеры, господин де Борегар.

Финансист скромно потупился, но скромность не была ему к лицу.

– Не стоит. Пустячок, о котором не стоит и говорить. И если они вас порадовали…

– Как раз об этом поговорить и стоит. Но, конечно, не здесь. Я думаю, для нашей беседы нужно выбрать место потише и поспокойнее. А то эти необыкновенные лошадки подняли страшный шум. Пусть их устроят как следует, и мы вместе пойдем и полюбуемся ими. Ну что? Идемте?

Взяв за руку своего обожателя, покрасневшего от радости и гордости, она подвела его к двери и распахнула ее. Дверь вела в прелестную комнату, затянутую розовым шелком и индийским муслином, а посреди нее стояла покрытая кружевами кровать.

Получив роскошный подарок, мадемуазель Ланж сочла, что Льётро-Борегар заслужил небольшое поощрение и она может себе позволить не так уж строго соблюдать условия контракта, ответив любезностью на любезность.

Красавице Элизабет в это время исполнилось двадцать три года, и самое меньшее, что можно было сказать о ее жизни, – это то, что она была крайне бурной.

Элизабет родилась в Женеве, где выступали в то время ее родители, артисты. Когда ей исполнилось шестнадцать, небезызвестная Монтансье, которая руководила знаменитой театральной труппой и одновременно вела прибыльное дело, торгуя девушками под сводами галереи Пале-Рояль, взяла ее под свое покровительство и выпустила одновременно и на сцену, и под своды галереи. Позже благодетельница Элизабет купила театр Божоле[12], а сама Элизабет появилась на сцене Комеди Франсез, в прекрасном зале, который только что отстроил архитектор Луи. Благодаря красоте и уму она вскоре стала в театре примой и полюбилась всем власть имущим. В то время как несчастный Людовик XVI лишился головы, открыв ворота террору, Элизабет Ланж вела самую счастливую и роскошную жизнь. До того дня, когда она сыграла главную роль в пьесе «Памела, или Вознагражденная добродетель»[13]. Пьеса шла с большим успехом, а Элизабет стала законодательницей моды, после премьеры спектакля все стали носить туники «а-ля Памела». Но вот беда! В Париж по делам приехал страстный патриот Нормандии, и пьеса оскорбила его чувства. Нормандец побежал жаловаться, и не куда-нибудь, а в Комитет общественного спасения. Суровый Робеспьер никогда не был чувствителен к красотам драматического искусства, он взял перо и одним его росчерком отправил всю труппу Комеди Франсез размышлять о своем поведении в тюрьму. Мадемуазель Ланж проснулась в Сент-Пелажи вместе с мадемуазель Рокур, сестрами Конта и милейшей Монтансье.

Однако друзья Элизабет не дремали. Они не хотели отдать палачу столь прелестную головку. Красавицу Ланж отправили в знаменитый пансион доктора Бельома на улице Шарон, где она и жила до тех пор, пока не арестовали этого слишком уж известного врача. Элизабет попала в новую тюрьму и оказалась в списках революционного трибунала. Снова угрожающая тень гильотины заслонила ей горизонт. Но на этот раз не дремал Баррас. Баррас, вездесущий невидимка, гениальный манипулятор и делец, умевший повсюду завязывать связи. И в тот самый день, когда Ланж и Монтансье должны были оказаться в Консьержери, тюрьме, которая служила преддверием эшафота, они неожиданно вышли на свободу, с недоумением смотря друг на друга и не смея поверить своему счастью.

Под крылом такого покровителя жизнь снова заиграла всеми красками, а там пришел день 9 термидора, положивший конец террору и пробудивший у парижан жажду наслаждений. Красавица актриса, конечно же, стала одной из цариц парижской жизни. Выступая в театре Фейдо, Элизабет притягивала зрителей, и поклонников у нее было не счесть. Самый богатый из них, Опэ, уполномоченный одного немецкого банка, подарил ей небольшой особняк на углу улиц Нёв-Сен-Жорж и Шантерен, неподалеку от дома, где жила прекрасная виконтесса де Богарне, еще одна любовница Барраса. Опэ среди множества всяческих подарков подарил актрисе еще и маленькую девочку, ее назвали Пальмирой и быстренько отправили на воспитание к кормилице.

Но Опэ благодаря такому подарку рассчитывал на особенное положение. Он даже надеялся уговорить Элизабет оставить сцену и посвятить себя ему одному. Но он плохо ее знал. Актриса оставила не сцену, а Опэ и полетела к новым завоеваниям, последним из которых стал мнимый Борегар, завоевание не самое худшее, в особенности с точки зрения финансов.