Читать книгу "Еретики и заговорщики - Максим Зарезин"

Но вот воевода, так любивший испытывать других, сам подвергается испытанию. Король Матьяш Хуньяди, заключивший его под стражу, предлагает Дракуле выбор — власть и свобода в обмен на переход в католичество, а это означает, что Владу Цепешу предстоит выбирать между благами земными и погибелью души и надеждой на вечную жизнь, а именно так православными воспринимался отказ от истинной веры. И Дракула не выдерживает испытания — меняет исповедание в обмен на перспективу возвращения на валашский престол. На читателя XV века (в отличие от нашего современника) ренегатство Дракулы производило не меньшее, а быть может, и большее впечатление, чем его садистские выходки.

Дракула оказывается куда большим отступником, чем воины, повернувшие спину неприятелю и которых он предал мучительной казни. А ведь Дракуле не угрожали ни смерть, ни пытки, когда он решился отречься от веры отцов. И снова в памяти читателя должны были всплывать евангельские притчи из той же 6 главы Евангелия от Луки: «Что ты смотришь сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь» или «Всякое дерево познается по плоду своему…» Влад Цепеш оказывается тем терновником, с которого не собирают смокв.

Примечательно, что если рассказ о поступках Влада в бытность воеводой примерно совпадает с содержанием немецких повестей и хроникой Бонфини, то обстоятельства пребывания поверженного воеводы в Буде — переход в католичество, женитьба на дочери Корвина, зарабатывание на жизнь портняжным ремеслом — можно найти только у Курицына. Между тем все эти события, по мнению современного молдавского исследователя М. Михая, не соответствуют действительности. В католическую веру Влада никто не обращал: отказ от православия сразу бы лишил его фигуру политической ценности как одного из претендентов на валашский трон. А имея в своем распоряжении лишнего претендента, Матьяш оказывал давление на других господарей.

Женою Дракулы в то время была не дочь Матьяша, а его кузина. Бракосочетание состоялось еще до ареста Цепеша. В плену он вполне комфортабельно жил вместе с супругой, родившей ему двоих сыновей, в пятиэтажной «башне Соломона», предназначенной для содержания самых знатных пленников. Здесь за полвека до Дракулы жил в заключении сам будущий германский император Сигизмунд Люксембургский. Средств, отпускаемых на жизнь драгоценного узника, хватало на самые изысканные яства и одежды. Потом Хуньяди поселил Дракулу под домашним арестом в отдельном доме в Пеште. Затем ограничения стали еще менее обременительными. Влада допустили к королевскому двору, разрешили видеться с иностранцами.

Курицын сообщает, что Цепеша, который с помощью венгров отправился отвоевывать для себя престол, убили свои же воины, приняв его за турка. М. Михай считает, что Дракула не мог быть убит по ошибке: воевода, склонный к партизанским налетам, постоянно переодевался в турецкие одежды и часто переодевал своих бойцов, а армия была достаточно малочисленной для того, чтобы каждый из солдат хорошо знал своего командира и узнавал его даже со спины.

Курицын не писал историческое сочинение и не публицистический трактат; посему нелепо обвинять его в искажении фактов. Но заметим — одно дело записывать рассказы о кровавых проделках Дракулы в Валахии, проверять подлинность которых автор не имел возможности, да и наверняка желания, и совсем иное — излагать жизнь мутьянского воеводы в Буде. С того времени как Дракула покинул венгерскую столицу, не прошло и десяти лет. Московского дьяка окружали люди, лично знакомые с Владом Цепешом и прекрасно осведомленные об обстоятельствах его пребывания в Буде в качестве пленника Матьяша Хуньяди. Однако вместо того чтобы использовать воспоминания очевидцев, он прибегнул к художественному вымыслу, который понадобился именно затем, чтобы обозначить свою авторскую позицию, в которой ему упорно отказывают позднейшие толкователи.

Для Курицына было важно подвергнуть своего героя испытанию, и он поставил Дракулу перед мучительным выбором. Для Федора Васильевича не составляло труда выяснить, на ком и когда женился Влад Цепеш, однако он «назначает» на роль невесты мифическую дочь Матьяша Хуньяди, и делает это вполне сознательно — королевская или царская дочь куда более подходящий персонаж для беллетристического произведения, особенно для той ситуации, когда герой проходит искушение соблазнами.

В узилище Дракула развлекается, мучая и убивая мышей и птиц, — эта бессмысленная жестокость подчеркивает бессмысленность его жестокого отношения к своим подданным, знаменитое «зломудрие» Дракулы оборачивается словесной мишурой, прикрывающей патологическую кровожадность, а стремление к справедливости — эффектной позой.

Символична и смерть Дракулы — его убивают свои же, приняв за врага, за иноверца. Закономерно, что в XVI веке «Повесть о Дракуле» перестают переписывать, что, по предположению Д. С. Лихачева, отчасти связано с тем обстоятельством, что произведение это слишком откровенно рисовало жестокость «грозной» власти, — мы бы добавили к этому бессмысленность и лицемерие государственного «жестокомудрия». Курицын безусловно предугадал многие черты правления Ивана Грозного, у которого, впрочем, имелось немало коллег в разных странах, не уступавших ему в жестокости и сумасбродстве.

Зашифрованное послание

«Повесть о Дракуле» оказалась не единственным произведением Курицына, на котором лежит отпечаток пребывания при дворе Матьяша Хуньяди. Его перу принадлежит небольшое, всего в несколько строчек, и не разгаданное до конца «Лаодикийское послание».

Душа самовластна, заграда ей вера. Вера — наказание, ставится пророком. Пророк — старейшина, исправляется чудотворением. Чюдотворения дар мудростию усилеет. Мудрости — сила. Фарисейство — жительство. Пророк ему наука. Наука преблаженная. Сею приходит в страх Божий. Страх Божий — начяло добродетели. Сим въоружается душа.

Не будем спешить с расшифровкой этих строк. Чтобы вернее оценить содержание «Послания», стоит вернуться к кругу общения дипломата при дворе Матьяша Хуньяди, к воззрениям, с которыми он мог знакомиться в Буде. 80-е годы XV века — расцвет творчества итальянского философа-неоплатоника Марселио Фичино, главы Платоновской академии во Флоренции. Фичино поддерживал тесный контакт с самим королем Матьяшем и его окружением.

Как мы уже отмечали, главными помощниками венгерского государя на ниве просвещения стали итальянские ученые, находившие гостеприимный прием при дворе Матьяша. Одним из них был Франческо Бандини, который несколько лет провел вместе с Фичино во флорентийской Академии. В Венгрии Бандини быстро стал другом короля Матьяша и самым близким его советником, и, что более важно, играл роль связующего звена между королем и Фичино.

В 1479 году Фичино направил Бандини свою книгу «О жизни Платона». В предисловии к жизнеописанию древнегреческого мудреца Фичино восхвалял Матвея Корвина как покровителя эллинской образованности, которая нашла приют на берегах Дуная. В этом же году Бандини от имени короля приглашал Фичино приехать в Венгрию и основать в Буде Академию по флорентийскому образцу. Хотя Фичино в Венгрию так и не приехал, он регулярно присылал королю новые переводы философских работ, появлявшиеся на его горизонте.