Читать книгу "Гортензия - Жак Экспер"

У нас будет время побеседовать о моей жизни, после того как она узнает правду. Когда Гортензия поймет, каким чудовищем оказался ее отец, которого она так почитала.

С той минуты я возненавидела его еще больше.

Он заплатит, клянусь, за все, что с нами сделал.

Гортензия все время упрямилась: ну почему я не хочу называть ее по имени? Неужели оно мне настолько не нравится? Видя, с какой серьезностью дочь к этому относится, я ответила, чуть не плача, что оно навевает мне печальные воспоминания. И, чтобы не допустить расспросов, заметила:

– Это очень давняя история… – Мой голос задрожал, прежде чем я смогла продолжить: – Очень давняя история… Эмманюэль…

Ведь мне так хотелось ей нравиться, так хотелось доставить удовольствие моей девочке, что это желание перекрывало всё.

– Супер! Видите, оказывается, это совсем не трудно!

В тот день я впервые дрогнула в ее присутствии, впервые отступила. И получила награду – Гортензия обняла меня и нежно поцеловала. У этого поцелуя не было ничего общего с теми мимолетными поцелуйчиками, которыми мы обменивались при нашем прощании у двери. Я вдохнула аромат ее духов, сладостный, как запах моей малышки, ее бархатистой кожи, которого я никогда не забуду.

– Зовите меня Эммой, если вам больше нравится! – милостиво разрешила она сквозь смех. Хотя на самом деле это совсем не важно.

– Правда, в жизни много куда более важных вещей, дорогая Эмма.

– Отлично, вы меняетесь прямо на глазах, милая София!

Но тут ее позвали к другому столику, и наша беседа завершилась.

Однако ни мое признание, ни уговоры не сломили ее упрямства. Ставя передо мной десерт, Гортензия возобновила игру.

– Ну, давайте же, София! Дурные воспоминания и существуют для того, чтобы поскорее их выбросить из памяти. – Она проговорила: – ЭМ-МА-НЮ-ЭЛЛЛЬ, забавно протянув звук «л».

Рассмеявшись, я стала сопротивляться:

– Да ни за что на свете!

– Я вас рано или поздно достану!

– Никогда!

А внутри у меня все кричало: Гортензия!

Но – еще не время.

Завтра, возможно, у меня и хватит сил.

Покидая ресторан, я предложила дочери прийти ко мне на чай завтра, в субботу.

– Сможете часам к пяти? Устроим чаепитие? – спросила я дрогнувшим голосом.

– «Чаепитие»? С детства не слышала такого! – весело отозвалась она. – Согласна, договорились: завтра, в субботу, я приду на чаепитие ровно в пять, даю вам слово Эмманюэль!

18

София

В половине шестого утра я уже была на ногах. С тех пор как я жила одна, я привыкла мало спать, и мне ничего не стоило встать пораньше. Обычно я долго валялась в кровати, набираясь мужества, чтобы начать новый день. Но только не тем утром.

Меня все считали женщиной хозяйственной, аккуратной, любившей порядок во всем, внимательной к мелочам до чрезмерности. И я старалась соответствовать этому образу, да и по сей день, пожалуй, осталась такой. Но тем субботним утром, оглядев свою квартиру, я впервые поняла, до какой степени я все тут запустила за последние годы, даже не отдавая себе отчета. Комнаты выглядели просто ужасно: на мебели лежал толстенный слой пыли, повсюду высились груды посуды, которой я не пользовалась, несвежее постельное белье… Время и одиночество сделали свое дело, и я перестала замечать стопки недочитанных книг, громоздившиеся где попало, въевшуюся повсюду грязь, клочья отклеившихся обоев…

Невозможно было привести сюда дочь. Вот почему я встала ранним утром и попыталась придать моему жилищу божеский вид. Я отчистила раковину в ванной, возможно, она захочет помыть руки. Открыв окна во всю ширь, впустила потоки свежего воздуха, чтобы избавиться от сырости и затхлого запаха, успевшего все пропитать. Полной грудью я вдыхала воздух, напоенный ароматами жизни большого города, испытывая непередаваемые, внезапно вернувшиеся ко мне ощущения.

Детской, комнатой Гортензии, я собиралась заняться в последнюю очередь, оставить ее на десерт.

Нельзя ни в коем случае допустить, чтобы Гортензия, попав туда, очутилась в мавзолее, сохраненном в неприкосновенности с того момента, как у меня похитили ребенка. Хотя именно так оно и было: за все эти годы я ни к чему не прикоснулась. Правда, я часто засыпала в ее узенькой кроватке, до судорог сжимая одну из потрепанных мягких игрушек, чтобы мысленно вернуться в то счастливое время.

Около восьми я широко раскрыла окна маленькой комнаты – не помню, когда я в последний раз это делала. В детскую хлынул поток солнечного света, и только теперь я поняла, что давно следовало бы навести здесь порядок. Увидь Гортензия детскую такой, она пришла бы в ужас.

Перед моими глазами была не просто комната ребенка, которая долго оставалась закрытой, а склеп, куда никто не входил двадцать два года.

До той субботы я этого не осознавала. Напротив, я была убеждена, что не стоило ничего трогать: ни бежевого плюшевого медвежонка, ни кое-как сложенных на комоде Барби. Раньше мне и в голову не приходило, например, выбросить куклу, подаренную моими родителями, у которой дочь выколола глаза. Помню, я тогда ее сильно отругала, но Гортензия с детской непосредственностью дала объяснение своему поступку:

– Пусть она тоже не видит, как дама со второго этажа. Это же несправедливо! Я хочу, чтобы моя кукла была как она.

В то время на втором этаже действительно жила супружеская чета слепцов. И я ей все простила, умиленная и растроганная тем, с каким своеобразием она познает мир; мы даже немного поиграли с ней в слепых.

Отобрав сломанные или уж слишком старые игрушки, я сначала хотела их выбросить, но так и не решилась, а лишь аккуратно расставила их по местам. Барби, выстроившись в безупречную шеренгу, вернулись на полку. Этих она точно вспомнит – дочка питала к куклам-моделям настоящую страсть. Из десятков приколотых к стенам рисунков, часть которых обесцветились от сырости, я оставила самые красивые, а остальные сложила в стопку и убрала в ящик комода. Вот она обрадуется, что так замечательно рисовала, когда была совсем малышкой! Достав любимые книжки Гортензии, которые мы проглатывали вместе, я тщательно разложила их на комоде.

И последний штрих – застелила кроватку красивым ярким одеялом.

Комната дочери вновь обрела жизнь, оставшись неизменной.

Я закрыла окна, задернула зеленые бархатные шторы и заперла дверь на ключ.

Теперь в детской все было готово для моего ребенка.

Покончив с хозяйственными делами, я выпила кофе и начала готовиться к нашей встрече. Нанесла скромный макияж, чтобы скрыть темные круги под глазами, и надела давно забытое в шкафу жемчужно-серое платье, то, в котором я снималась на телестудии. Платье оказалось мятым, и мне пришлось его выгладить. С самого утра я считала часы, даже минуты, оставшиеся до прихода дочери. Время тянулось бесконечно, никогда еще суббота не казалась мне такой долгой, а ведь это был особенный день.