Читать книгу "Анатомия скандала - Сара Воэн"

Она заплакала, вздрагивая сгорбленными плечами, но подавила рыдания, направляясь к спальне, потому что Кристина, наверное, сейчас наверху в своей комнате, а Софи в этот момент не смогла бы вынести ее нежной, настойчивой поддержки. Помощница всегда была рада выказать сочувствие. Ее робкие карие глаза грозили переполниться слезами, когда по утрам она уводила детей в школу, и Софи хотелось накричать на нее, чтобы она собралась, чтобы вела себя сдержаннее при детях, как приходится делать ей, матери, как ей постоянно приходилось делать раньше. Где же эгоизм юной девушки, которого она вдоволь натерпелась от Ольги, предыдущей помощницы по хозяйству? Та постоянно ополовинивала «Бена и Джерри» – выгребала мороженое из стаканчика прямо в свой огромный разинутый рот и ставила почти пустую упаковку обратно в морозилку.

Кристина стала невольной свидетельницей разгорающегося гнусного скандала: она была в доме в тот поздний октябрьский вечер, когда все началось, она никуда не ушла в кошмарные первые выходные, когда дом осаждали папарацци, она даже, благослови ее Господь, открывала входную дверь и лгала ради Софи.

– Миссис Уайтхаус с детьми нет дома, – сказала она самому бесцеремонному из фотографов, болтавшемуся у забора, когда в понедельник Джеймс уехал в Вестминстер, а им устроили настоящую осаду в собственном доме. Софи с Эмили и Финном прятались в комнате Эм в глубине дома, а эта восемнадцатилетняя худышка с очаровательным французским акцентом, отступив от полученных инструкций («Просто скажи им, что нас нет дома, и закрой дверь вежливо, но решительно»), начала буквально умолять репортеров звенящим от негодования голосом:

– Пожа-а-луйста! Миссис Уайтхаус нет дома. Пожа-а-луйста! Нельзя ли оставить их в поко-о-е?

Сдерживая рыдания, Софи прислушалась.

– Кристина? – позвала она, подняв голову – комната помощницы была на втором этаже. Тишина. У Софи от невероятного облегчения заломило все тело: она в доме одна! Закрывшись в спальне, она прижалась к радиатору, ощущая спиной тепло, подтянула колени к груди и обхватила их руками, будто греясь в чьих-то объятиях, будто, как призналась себе Софи, сотрясаясь от пробегавшей по телу нервной дрожи (колени сами собой снова начали постукивать друг о друга), она вновь оказалась в материнской утробе.

Софи просидела так добрых минут пять. Слезы текли по щекам, оставляя блестящие дорожки, но рыдания оставались беззвучными. Сорок лет упражняясь в искусстве самоконтроля, она теперь чувствовала себя неловко, однако какое же это облегчение – дать волю чувствам! Она достала платок и шумно высморкалась, потом вытерла мокрые щеки и отважилась взглянуть на себя в зеркало. Лицо в красных пятнах и потеках туши. Ужас какой-то. Софи пошла в ванную, умылась холодной водой и, взяв очищающий лосьон, стала тщательно стирать большим ватным диском следы утреннего поражения – тушь, тональный крем-основу, подводку, страх, вину, стыд и нестерпимую, гложущую тоску. Аккуратно промокнув кожу, Софи нанесла на нее увлажняющий крем и безучастно смотрела на лицо, которое не в силах была признать своим – или предпочитала не узнавать. Через минуту она начала заново восстанавливать лицо – и себя.

Софи пришла в суд, переодевшись до неузнаваемости, и ушла, как только Оливия заявила о своей влюбленности в ее мужа, снискав молчаливое сочувствие аудитории. Некоторые присяжные прямо-таки заслушались, когда в зале зазвенел ее взволнованный голос.

Джеймс не знал, что Софи присутствует на процессе: после предварительных слушаний она категорически отказалась посещать заседания. Она не в состоянии это выносить, и ей все равно, что́ Крис Кларк считает необходимым для политической реабилитации ее мужа после процесса.

– Вы не можете сейчас оставить его без поддержки! – кипятился директор отдела по связям с общественностью, брызгая слюной.

– Я поддерживаю мужа, но не обязана сидеть там и покорно глотать все это, – отрезала Софи. – Мое присутствие даст вам только лишний снимок для прессы.

Побагровевший Крис поперхнулся, но в конце концов нехотя признал, что Софи права.

Она сама удивлялась своей внутренней решимости и непривычной ярости, поднявшейся в ней от их настойчивости.

– Проблема женщин в том, – как-то откровенничал с ней Джеймс (на подобное обобщение он ни за что не решился бы в присутствии коллег, но дома позволил себе расслабиться), – что им не хватает смелости отстаивать свои убеждения. За исключением Маргарет Тэтчер, у женщин нет нашей, мужской, уверенности в себе.

Так вот, на этот раз Софи настояла на своем. Джеймс был «разочарован» – он произнес это слово с холодными глазами и не без лицемерия, хотя ему ли это говорить? В Софи вновь вспыхнула улегшаяся было ярость. Разумеется, он уважает ее решение, а как же иначе, ведь он ее любит и не хочет подвергать новым унижениям. А может, в глубине души Джеймс испытал облегчение? Когда-то он отказался присутствовать при родах из опасения, что это негативно отразится на их сексуальной жизни. Может, сейчас он боится, что откровения Оливии и вовсе убьют супружеский секс?

Какая любовь в силах пережить интимнейшие подробности встреч с другой женщиной? Можно простить неверность – и не один раз, если потребуется. Софи это знала, потому что видела, как ее мать жила с ее отцом, и потому что в Оксфорде Джеймс ей постоянно изменял. Софи отказывалась это признавать, игнорировала насмешки других девушек, обещавших его отбить, ни разу не предъявила Джеймсу ультиматум, не заставила выбирать между нею и соперницами. Измены пережить можно, если говорить себе: это чисто физические половые акты, никаких чувств там нет. Это просто секс, а любит твой муж тебя и только тебя.

Но как устоять браку, если приходится выслушивать все детали связи на стороне? Если люди разбирают те отношения по косточкам, как стервятники падаль? Если сам твой брак попадает в фокус всеобщего внимания, если в нем выискивают недостатки и ставят его под сомнение? Если узнаешь, что другая женщина любила твоего мужа и, хуже того, верила, что и он любит ее, потому что он намекал на какие-то теплые чувства? Длившийся пять месяцев роман с сослуживицей, с которой его объединяло тесное сотрудничество и искреннее восхищение, – это не какой-то разовый секс. Такие отношения, если в них замешан Джеймс, не могут развиваться без чувства. Ее муж бывает циничным – Софи помнила, каким взглядом на фуршетах он обводил собравшихся в комнате, решая, кто ему нужен или интересен, и уклоняясь от бесполезного общения, – но он может быть и очень нежным.

Устоит ли ее брак, если Софи придется выслушать все это с начала до конца? Узнать, что она не единственная, с кем Джеймс занимался любовью – именно любовью, или что секс с любовницей, пусть даже грубый (именно так думала сейчас Софи), такой же, как был у него с ней? Что прослеживается явное сходство в том, как он целовал их, щипал им соски, играл с ними обеими, и что самая интимная сторона их брака вовсе не так уникальна, как Софи всегда казалось? Что их отношения, которые она всегда ставила на первое место, выше – сейчас ей было за это стыдно – даже своих детей, вовсе не такие особенные, как она когда-то верила?

Страх узнать все это заставил ее проявить упорство и настоять, чтобы ее оставили в покое. Страх – и неизбежное унижение, перспектива сгорать со стыда под пристальными критическими взглядами судьи, присяжных и специфической публики – студентов юридических факультетов, иностранных туристов, англичанами, приехавших в Лондон на денек и негаданно попавших на захватывающее действо в зале суда, с которым не сравнятся никакие телешоу.