Читать книгу "Тургенев и Виардо. Я все еще люблю... - Елена Первушина"

Бекасы еще не прилетели: мы с моей собакой ждем их с нетерпением. Моя собака Бубуль (дочь бедной Дианки), должно быть, изучала в течение всей прошедшей зимы немецкую философию: у нее такой глубокий взор и такая важность во всей физиономии! Это поразительно. – Она могла бы с ее выражением позировать для портрета Лелии[55]. Я начинаю догадываться о причине нерегулярности – или вернее исчезновения ваших писем. Ha вашем последнем конверте написано: Улица Большая Конюшенная, 37 или 7. A надо было: Большая Конюшенная улица, в доме Вебера, квартира № 34 – что я и прошу вас указать на письме, которое вы напишете в ответ на это. – Ich bitte[56]. – Пусть ваше письмо содержит лишь следующие слова:

«20-го мая я буду в Лондоне» – или: «в Париже». Это нетрудно, не правда ли? – Квартиру мою я оставил за собой, и мой слуга, который там живет, получит письмо и сохранит. Что до меня, то вот мой план с датами:

20 апреля – 20 мая

до 20 апреля в Спасском

20 апреля – 29 апреля между Спасским, Москвой и Петербургом.

C 11 мая до 20 мая – в дороге.

20 мая – в Париже.

Bce это, конечно, si Dios quiere[57].

Мне очень любопытно знать, как удалась вам Леди Макбет. Это прекрасная роль, возвышенная, простая (несмотря на хитрость этой дамы), глубокая и – следовательно – трудная, почти опасная. Ho, как говорит Цезарь в трагедии Шекспира (помните ли вы, как мы читали эту трагедию в Куртавнеле под цветущей акацией – и затем в переднем кабриолете дилижанса с уснувшей Лорой – помните?): «Опасность и я, – мы два льва, рожденные в один день и в одном логове; но я старший и сильнейший из нас двоих»[58].

He сыграть ли нам «Макбета» в Куртавнеле? Я прошу для себя роль тени Банко – она без слов.

B настоящее время я испытываю родовые муки: в голове у меня есть сюжет романа, который я беспрестанно верчу и переворачиваю; но до сих пор ребенок отказывается появиться, через… посмотрите в Медицинском словаре, какой способ появления на свет самый неудобный. – Терпение, ребенок родится, может быть, несмотря ни на что, жизнеспособным[59].

Итак, вы познакомились с княгиней Трубецкой… Che ne dite?[60] Это, в сущности, добрая женщина, несмотря на ее странности – одна из тех добрых женщин, которые делают очень мало добра.

До свиданья, надеюсь, меньше, чем через полтора месяца. Тысячи добрых пожеланий Виардо, всем друзьям. Что до вас, то ich kiisse tausendmal Ihre lieben Hande[61].

Ваш И. Тур(генев).

С.-Петербург, 30 декабря 1859.

11 января 1860

Вы не очень часто пишете мне, дорогая и добрая госпожа Виардо; я сожалею об этом, но не могу на вас сердиться, как только подумаю обо всех ваших заботах и хлопотах. B газетах, как я замечаю, поговаривают о «Фиделио» и «Армиде»: вот еще работа для вас! – Я радуюсь этому от всего сердца, хотя и опасаюсь немного усталости, сопутствующей этой работе. – Вы поете по три раза в неделю… He слишком ли это много? – Впрочем, вам виднее. – Полинетта весьма исправно держит меня в курсе всего, что вы делаете – и я ей за это признателен. Кажется, вы находите сумму, которую я выслал ей к Новому году, немного великоватой: дело в том, что мне заплатили вдвое больше ожидаемого за роман, который вот-вот выйдет в свет[62], и мне захотелось, чтобы Полинетте тоже перепало от этой неожиданной прибыли. – По крайней мере, теперь она освободилась ото всех своих маленьких долгов. Я хочу сообщить вам нечто такое, что должно остаться между нами, дабы мне не пришлось краснеть: я продал свой роман издателю московского «Русского вестника» за 16 000 франков (том в 200 страниц!). He правда ли, очень недурно? И что же! Издатель здешнего «Современника» предложил мне за него… ровно вдвое больше, 32 000 франков!! – Конечно, я отказался, дело ведь было уже решенное – но он добрые четверть часа не желал забирать деньги, которые выложил на стол. – Разумеется, все это доказывает лишь одно: крайнюю нехватку литературной продукции в нашем Отечестве – и это не может продлиться долго. – A пока те немногие, что умеют держать в руке перо, извлекают выгоду из этого не совсем нормального положения. – Еще раз прошу, пусть это останется между нами: мне не хотелось бы иметь вид человека, который кичится подобной случайностью.

Bce последние дни я мало выходил; я работал над сравнительно большой статьей о Гамлете и Дон-Кихоте, которую обещал прочитать дней через десять – и притом прочитать публично – перед платной аудиторией в 500 человек! – Это ужасно – теперь и мне придется отведать малоприятных ощущений дебютанта. – Я не мог отказаться от этой неприятной обязанности, поскольку цель чтения – благотворительная. – B прошлом году мы основали общество, задача которого – помогать нуждающимся литераторам и ученым – и чтение, о котором я говорю, было устроено этим обществом. – Я переведу для вас эту статью, где лучшая роль отдана Дон-Кихоту (если только я не потерпел фиаско). Состояние моего горла еще немного беспокоит меня: голос полностью еще не вернулся (а вам известно, что такое мой полный голос!) – и стоит мне только оказаться на свежем воздухе, как я начинаю сильно кашлять. Доктор советует мне покинуть Петербург, как только это станет возможным – и может статься, что я, не дожидаясь мая и открытия навигации, пущусь в путь. – Где вы будете в конце апреля по новому стилю? Bce еще в Париже – или уже в Куртавнеле, чтобы застать там «снег цветущих яблонь». Этот отрывок из романса Гуно, возможно, забытого вами, напоминает мне о нем и его болгарской песне. Слыхали ли вы ее – встречаетесь ли с ним? A что поделывает Берлиоз? Воображаю, что его-то уж вы видите довольно часто. Я стал испытывать к нему теплое чувство, когда узнал, что вы его любите.

16/18 января 1860.

Прошла неделя – я был очень занят. – Устройство публичного чтения – вещь нелегкая. Как только это чтение состоится, я уеду в Москву недельки на две – в связи с публикацией моего романа – и вернусь обратно. – Я только что написал письмо Виардо, в котором высылаю ему 1000 франков, о чем говорил ему ранее с извинениями относительно моей задержки. – Дорогая госпожа Виардо, обещайте, как только получите это письмо, взять в руки перо и черкнуть мне два слова. – Прошло слишком много времени с тех пор, как я видел ваш дорогой почерк в последний раз. Bitte, Bitte, seien Sie mir gut und gnadig![63] Целую дорогих малышек и от всего сердца пожимаю вашу руку. – Gott erhalte und segne Sie! Sie wissen fur wen ist die Liebe[64].