Читать книгу "Вкус пепла - Станислав Рем"

– Что ж, если еще нальете чаю, можно и побеседовать. Что конкретно вас интересует?

– Ох, Олег Владимирович, – Глеб Иванович взял чайник в руки, – я, к вашему сведению, ненасытен. Меня в этой жизни много что интересует. Даже самому подчас удивляюсь: и когда сия ненасытность иссякнет? А ей, кажется, конца и края нет. Но то все лирика. В своей записке Адабашу вы, Олег Владимирович, вскользь упомянули об одной организации – «Полярная звезда». Расскажите мне о ней.

* * *

Аристарх Викентьевич извлек из жилетного карманчика луковицу часов:

– Начало одиннадцатого, – недовольно пробормотал следователь. Снова придется возвращаться домой по ночному городу. Анна Ильинична, супруга, скандал устроит. Переживает. А как иначе? Тут средь бела дня убивают на улицах, что уж говорить про ночь… Впрочем, сам виноват. Мог бы допрос Иоакима Самуиловича перенести на завтра.

Озеровский тут же мысленно оправдал себя: нет, в том-то и дело, что не мог. Если бы перенес, то завтра его бы проводил Геллер в его, Озеровского, присутствии, и ни о какой откровенности не могло бы быть и речи. Нет, все сделано правильно.

Доронин, расположившийся на противоположной стороне стола и вчитывавшийся в протокол допроса членов семьи Канегиссеров, услышав нервное топтание старика, вскинул голову:

– Не беспокойтесь, Аристарх Викентьевич. Поедем машиной. Хотя, судя по всему, выспаться нам сегодня не придется. Завтра приезжает Феликс Эдмундович. Нужно все бумажки подготовить к его приезду.

– Плюс ко всему завтра следует съездить в Михайловское училище, где учился Канегиссер, и на Миллионную, – добавил следователь.

– В Михайловское – понятно. А на Миллионную за какой надобностью? – Демьян Федорович поднял недоуменный взгляд на коллегу. – Ведь были уже там. И так все ясно!

– Я бы так не сказал, – Аристарх Викентьевич откинулся на спинку стула, с силой потер виски: голова болела немилосердно. И очень хотелось есть, – следует найти ту квартиру, в которой Канегиссер разжился пальто.

– Для чего? – На Доронина накатила волна раздражения. Нет, старик, с его дотошностью, точно сведет его в могилу. – Студентик хотел скрыться. Открыл первую попавшуюся дверь. Напялил на себя хламиду, что висела на гвоздике…

– На вешалке, – уточнил Озеровский.

– Какая разница? – отмахнулся чекист. – Кинулся на эту… На лестницу, чтоб, значит, в пальто не признали.

– Однако признали!

– И что?

– А после решил переодеться в шинель Сингайло.

– Так это… Вторая попытка!

– И снова неудачная?

– Получается так.

– А после?

– Что после? Понял, что вниз – никак… Кинулся на чердак. Наши за ним. Схватили. Все.

– К сожалению, не все. Не забывайте, до того, как Канегиссер побежал к чердаку, была стрельба. Опять же мы не знаем, что произошло на чердаке, да и был ли сам чердак?

– Что на чердаке? – не понял Доронин.

– Стреляли или нет?

– Откуда я знаю!

– Вот! – поднял руку с указательным пальцем Озеровский.

– Да какая разница… – вторично чуть не вспылил матрос.

– Большая, Демьян Федорович, – парировал старик, – если перестрелка имела место на лестнице, то на чердак наши чекисты должны были подниматься с опаской, дабы не получить пулю. А они поднимались чуть ли не бегом.

– Так, может, у студента патроны закончились?

– А откуда преследователи могли об этом знать? Или они в его карман заглядывали?

– Галиматья какая-то… – в сердцах выматерился Доронин.

Озеровский поморщился.

– Вот именно. Опять же, зачем взял пальто? Не пиджак, не куртку, а именно пальто. В куртке-то убегать сподручнее! Длинные полы не мешают. Итак, что мы имеем, – устало принялся подводить итоги Озеровский. – А имеем мы различие в показаниях. Шматко уверяет, будто они задержали Канегиссера на чердаке. Точнее, на площадке верхнего этажа, что для товарища Шматко уже есть чердак. Но суть не в том. Шматко ни словом не обмолвился о том, что Канегиссер, переодевшись, пытался спуститься вниз и таким образом обмануть преследователей. Об этом заявил Фролов. Встает вопрос: почему об этом не сказал Шматко? Забыл? Не обратил внимания? Вполне возможно. Собственно, деталь не столь существенная. Любопытно другое. Ни Шматко, ни Фролов ни словом не обмолвились о том, что преступник от них убегал. Стрельбу подтверждают. Шинель подтверждают. А вот то, что преступник пытался воспользоваться чердачным окном, нет. А теперь представьте себя на месте Фролова и Шматко. – Озеровский чуть склонился к чекисту. – Вы осторожно поднимаетесь по лестнице. Выше, на лестничной площадке, видите стоящего человека. Вспомните, что вы говорили: вы его узнаете в полумраке, да при плохом освещении, да через сетку лифтовой шахты? А там освещение никудышнее, мы имели возможность в том убедиться.

Доронин хмыкнул. Старик впервые сказал о них «мы».

– Оно, конечно, трудно.

– Именно. Далее. Ни Фролов, ни Шматко не говорят о том, как стоял подозреваемый на лестничной площадке. Лицом к ним, спиной, боком? По их показаниям, просто стоял, и они его признали. Все. – Озеровский принялся застегивать сюртук. – А если человек стоит к вам спиной, да в полумраке, как его можно признать? Кстати, Канегиссер в своих показаниях тоже об этом молчит. И еще. Вот вы в полумраке, почти в темноте, сможете определить, куда направляется человек?

– То есть? На чердак или… – Доронин запнулся. – В квартиру?

– Именно! И Фролов, и Шматко в один голос уверяют, будто Канегиссер стремился на чердак. А если это не так? – Озеровский задумчиво потер кончиками пальцев уголки рта. – Потому и хочу снова побывать на Миллионной. Преступник бестолково потерял массу времени. Это меня смущает. По показаниям охранников, что были вместе с чекистами, Канегиссер во время погони на улице находился от них довольно далеко, когда те начали в него стрелять. Потому и не попали. – Доронин напрягся. Ждал, что сейчас следователь снова вернет вопрос о недоверии питерским чекистам. Однако тот продолжил мысль в несколько ином направлении. – А где велосипед? По показаниям охранников, в велосипед беглеца угодила пуля, отчего он и бросил технику.

Демьян Федорович почесал ухо:

– А кто ж его знает?

– Нужно найти. И еще нужно снова допросить Фролова, Сингайло и Шматко. Желательно сделать перекрестный допрос. Но в любом случае у Канегиссера имелась, хоть и небольшая, фора.

– Что было? – не понял Доронин.

– Время было у преступника, Демьян Федорович. Время в виде расстояния в полквартала. Пока погоня добежала до подъезда, пока определились, кто будет преследовать дальше, а кто останется на улице, студент мог трижды подняться на последний этаж, оттуда на чердак и уйти по крышам. Однако его задерживают на лестничной площадке. – Следователь вскинул взгляд на матроса. – Где-то Канегиссер потерял минуту! Ту самую драгоценную минуту, на которую, вполне возможно, рассчитывал. После чего у него и началась паника. До получения пальто Канегиссер вел себя адекватно и уверенно. А вот потом действия преступника неожиданно приобретают хаотичность, несобранность. Паника. Им овладела паника. Он растерялся. Все пошло не так, как спланировал. Потому-то и натянул поверх пальто шинель из лифта. Паника. Им овладела паника, – повторился Озеровский, глядя на Доронина. – И ту минуту наш студент потерял не на последнем этаже. Раньше! Кстати, о пальто. Скажите, Демьян Федорович, а что у нас на улице?