Читать книгу "Черный русский. История одной судьбы Уцененный товар (№1) - Владимир Александров"

Атмосфера «Аквариума», естественным образом, особенно сильно привлекала молодых людей, будь то русские или же иностранные гости. Через несколько месяцев после открытия сада его посетили Р. Г. Брюс Локхарт – двадцатипятилетний, но выглядящий еще совсем мальчишкой шотландец, который только что прибыл в Москву, чтобы занять пост вице-консула в британском консульстве и которого в будущем ждали полная риска карьера и рыцарское звание, – и его английский приятель Джордж Боуэн. Прежде они не бывали в «Аквариуме», но знали о нем – настолько популярен стал он тем летом, да к тому же их консульство имело частые разногласия с «негром Томасом», который, по выражению Локхарта, там «председательствовал», по поводу «приема на работу юных англичанок кабаретистками». Фредерик, может, и был новичком в управлении «Аквариумом» в его первый сезон, но, как показывает его встреча с Локхартом, он отнюдь не был неопытен, когда дело касалось разрешения запутанной ситуации, даже такой, в которой замешаны страсть, ревность, самоубийство и полиция.

Локхарт и его товарищ очень хорошо понимали моральную градацию предоставляемых в «Аквариуме» развлечений, которую Локхарт обобщил так: «вполне респектабельный опереточный театр, столь же респектабельный открытый мюзик-холл, определенно менее респектабельная терраса-кафешантан и непременная вереница индивидуальных „кабинетов” для цыганского пения и частных кутежей». В один из вечеров, уже успевшие где-то сильно набраться, они, конечно же, пришли в кафешантан и заняли лучшую ложу. Несмотря на свое «возбужденное состояние», они поначалу заскучали, наблюдая серию неинтересных номеров. Но вот свет притушили, и все переменилось.

Ансамбль заиграл английскую мелодию. Поднялся занавес, и молодая английская девушка – удивительно чистая и красивая – выпорхнула из-за кулис в центр сцены и исполнила песенно-танцевальный номер. Ее голос был резок и пронзителен. У нее был уиганский акцент [то есть характерный для Ланкашира], притом сильнейший. Но зато она могла танцевать, причем так, как ни одна из выступавших в Москве английских танцовщиц. Публика аплодировала ей стоя. В том числе и два молодых и на удивление оживленных англичанина. Мы позвали метрдотеля. Затем потребовали бумагу и карандаш и после робкого раздумья – это было в новинку для нас обоих – послали ей записку с предложением присоединиться к нам в нашем кабинете. Она пришла. Вне сцены она не была такой красавицей, какой показалась нам десять минут тому назад. Она не была ни умна, ни порочна. Она выступала на сцене с четырнадцати лет и относилась к жизни философски. Но все же она была англичанка, и история ее карьеры захватила нас. Полагаю, наша стеснительность и неловкость ее развлекли.

Однако Локхарт и Боуэн не смогли продолжить свою увлекательную беседу без помех. Вошел официант с запиской для девушки, которая прочла ее и ненадолго вышла. Вскоре молодые люди

услышали за дверью разговор на повышенных тонах – в нем преобладал мужской голос с акцентом, характерным для кокни. Затем послышались звуки потасовки, закончившейся криком: «Будь ты проклят». Дверь отворилась и быстро закрылась, и наша ланкаширская леди, раскрасневшаяся, возвратилась к нам. Что случилось? Ничего особенного. То был английский жокей – безумец, всегда пьяный, превращавший ее жизнь в сплошное мучение. Мы выразили сочувствие, заказали еще шампанского и через пять минут забыли об инциденте.

Но им не дали забыть о нем надолго: спустя час дверь снова распахнулась.

На этот раз появился сам Томас в сопровождении полицейского. За дверью толпились официанты и девушки с перепуганными лицами. Негр выглядел озадаченным. Произошло несчастье. Английский жокей застрелился. «Не пойдет ли мисси сейчас же со мной?»

Тотчас протрезвев, мы оплатили счет и последовали за девушкой в убого обставленные номера через улицу, где и произошла трагедия. Мы были готовы к худшему: к скандалу, возможно – к бесчестью, к нашему почти гарантированному появлению на следствии свидетелями. Дело представлялось нам обоим ужасно серьезным. В тех обстоятельствах лучшим решением казалось довериться Томасу. Он посмеялся над нашими опасениями.

«Я улажу это, миста Локхарт, – сказал он. – Не переживайте, полиция вас не побеспокоит – как и английскую мисси. Они привыкли к таким трагедиям, а эта давно уже надвигалась».

Прошло несколько дней, прежде чем Локхарт и его приятель успокоились, поняв, что Фредерик был прав. Они наконец узнали то, что он знал по меньшей мере с момента работы в «Яре» (там тоже регулярно разворачивались романтические драмы): российские полицейские и прочие должностные лица испытывали пиетет ко всем, кто обладал значительным чином или положением в обществе, и этот пиетет всегда мог быть «усилен пачкой наличных». Его многолетний опыт в качестве официанта, слуги и метрдотеля, прежде чем он стал управляющим в «Аквариуме», сделал Фредерика экспертом в распознании желаний и страхов клиентов. К лету 1912 года он также стал знатоком всех писаных и неписаных правил ведения успешного предприятия в Москве – предприятия, включавшего в себя многочисленный персонал и развлекавшего тысячи людей еженедельно.

Тем же летом 1912-го Фредерик впервые разбогател. В сентябре, когда сезон постепенно подходил к концу, один репортер сумел выяснить окончательную сумму, которую заработало партнерство, управлявшее «Аквариумом». Это были большие деньги – 150 000 рублей чистой прибыли, или 1 000 000 сегодняшних долларов на каждого. Меньше чем за год Фредерик стал на путь, который едва ли могли вообразить себе черные, да и большинство белых тоже, в Миссисипи или где бы то ни было еще в Соединенных Штатах и который привел его в ряд самых успешных театральных антрепренеров России.

Более чем удивительно с американской точки зрения было и то, что, пока он добивался в Москве своего видного положения, его раса никем и никак не принималась во внимание. Даже тот чрезвычайно въедливый журналист по имени Гамма допустил всего лишь одно, косвенное упоминание о цвете кожи Фредерика (остальные московские газетчики не упоминали об этом вовсе). Гамма попробовал сострить, вспомнив древнеримскую историю и назвав «господина Томаса» фигурой не меньшей, чем «Юлий Цезарь», добавив, что тот «зачернел» в «Яре», а «не в Галлии». Идея Гаммы, довольно вычурная, состояла в том, что работа Фредерика в «Яре», где тот оттачивал навыки, позволившие ему «заправлять» в «Аквариуме», подобна покорению Цезарем Галлии, предшествовавшему его превращению в диктатора Римской империи. «Чернота» Фредерика, таким образом, не была ни явно расовой категорией, ни отсылкой к его американскому прошлому; это было метафорическим обозначением выдающихся опыта и навыков, а также простым опознавательным признаком.

Примерно в это время «Аквариум» посетило несколько чикагцев, которые охарактеризовали его как «одно из видных заведений Москвы» и были настолько «изумлены» «цветущим» видом Фредерика, «увешанного алмазами», а также тем, что его дети-мулаты «учились в одном из лучших учебных заведений России», что по возвращении домой не могли не поделиться своим открытием с местной газетой. Фредерик, кроме всего прочего, открыл им одну из причин своего успеха, очаровав их личным вниманием и воспоминаниями об их городе, включая гостиницу «Аудиториум», где он работал двадцать лет тому назад. «Добрый вечер, мистер Бланк, – говорил он, обращаясь к каждому по имени. – Я могу предложить вам столики получше, если вы соблаговолите пересесть. Как там обстояли дела в Чикаго на момент вашего отъезда?»