Читать книгу "Самый богатый человек из всех, кто когда-либо жил - Грэг Стейнметц"

К предложению прилагался «бонус». Если Максимилиан станет папой, он сделает Фуггера папским казначеем. Пусть Фуггер уже считается ведущим банкиром Ватикана – должность казначея сулит невиданные перспективы и подразумевает, кроме того, монополию на продукцию квасцовых копей в окрестностях Рима. В текстильном производстве квасцы использовались в качестве красящего пигмента, а под Римом находилось чуть ли не единственное их месторождение в Европе. Агостино Киджи, папский казначей при Юлии, сколотил целое состояние, крупнейшее в Риме, на добыче квасцов. Все вместе – налоговые поступления, драгоценности короны и контракт на квасцы – выглядело поистине фантастическим предложением. Фуггер наверняка испытывал соблазн согласиться. Но он разбирался в политике, а потому медлил с решением. Тем временем Юлий поправился. Когда папа все же скончался в следующем году, Максимилиан уже сосредоточился на других проектах.

Когда Фуггеру перевалило за пятьдесят, он начал задумываться о своих жилищных условиях. Он родился в богатой семье. Даже в молодости, проживая в доме матери на Еврейском холме, Якоб выглядел человеком со средствами. Он носил золотые береты и меховые воротники, бросая вызов тогдашним законам о роскоши[37]. Ездил в экипаже. Входил в «Таверну для благородных», и охранник у дверей не пытался его остановить. Дистанция между ним и остальной частью общества делалась все более заметной по мере умножения его достатка. Он начал ездить со свитой, устраивал празднества, поражавшие своей экстравагантностью. При этом у них с женой не было собственного крова. Они жили в красивом фахверковом доме рядом с Винным рынком, но этот дом принадлежал его теще. Якоб оставался там, потому что дом ему нравился. Вдобавок ему не приходилось платить налог на недвижимость. Возможно, играли роль и иные соображения. Так, Якоб был основным «движителем» фирмы «Ульрих Фуггер и братья», владел важными связями в Инсбруке и Риме, однако на табличке у двери красовалось имя Ульриха. С точки зрения семейных отношений неправильно жить в доме больше, чем у старшего брата.

Но когда Ульрих умер, уже ничто не ограничивало устремления Якоба. Фуггер выкупил дом, где проживал, заодно с двумя соседними зданиями – и снес их подчистую. На этот месте он возвел массивное четырехэтажное здание с арками вдоль фасада, железными прутьями на окнах и фресками Буркгмайра на стенах. Дворец Фуггера, как стали называть это здание, был самым большим в городе и занимал участок земли, который соперничал у горожан в популярности с аугсбургским собором. Дворец служил резиденцией, складом и штаб-квартирой крупнейшей компании в Европе.

Во дворце имелись часовня, стойла для лошадей и удобство, ошеломлявшее посетителей, – проточная вода. «Там повсюду фонтаны, – писал один из них, – даже в комнатах, и воду качает особое устройство». Шиферные крыши[38]соседних домов были серыми и скучными, зато свой дворец Фуггер покрыл дорогой листовой медью из собственных шахт. Остальные вставляли в окна промасленный пергамент, он же вставил стекло, добытое через торговых партнеров в Венеции. В эпоху, когда сохранить тепло зимой было почти невозможно, он обогревал почти все помещения отлично сложенными каминами и печами. Множество слуг следили, чтобы огонь не гас. Особое внимание уделялось Damenhof, «Дамскому двору» – так назывался внутренний двор с фонтаном в центре и колоннадами по периметру. Это была первая архитектурная конструкция эпохи Возрождения к северу от Альп. Плитка, арки и фрески – она словно перенеслась сюда из Флоренции. Клеменс Зендер, аугсбургский хронист, уверял, что Фуггер открыл часть дворца для нищих. Потребность в благотворительности тогда, безусловно, существовала, бедность была повсюду. Но не приходится сомневаться в коммерческой ориентированности этого здания. Обозы с товарами ежедневно въезжали в грузовые ворота, шириной едва уступавшие городским.

Полвека спустя два гостя Маркуса, внучатого племянника Якоба Фуггера, делились своими впечатлениями. «Во дворце Фуггеров пищу принимают в зале, где золота больше, чем любого цвета, – писал дворецкий заезжего герцога. – Мраморный пол скользкий, будто стекло. Стол в приемной зале отделан венецианским стеклом, каковое стоит больше тонны полновесного золота. Господин Фуггер показал моему хозяину весь дом, который столь велик, что и сам император поместился бы здесь со своим двором». Французский гуманист Мишель де Монтень отзывался еще более восторженно: «Нам позволили увидеть два помещения во дворце. Одно просторное, с высоким потолком и с мраморными полами; другое с древними и современными медальонами, и к нему примыкает маленький кабинет. Это самые великолепные помещения, какие я когда-либо видел».

Находясь внутри и глядя сквозь оконное стекло наружу, Фуггер, должно быть, испытывал чувство удовлетворения. Теперь он проживал в самом большом доме города, который его усилиями превратился в финансовую столицу Европы. Он мог видеть из окна рыночные прилавки, где жители Аугсбурга – города, некогда прозябавшего в сельской Швабии, – могли купить парчу из Франции, перец из Индии и шелк из Китая, к импорту которых сам Якоб как минимум приложил руку. Он взирал сверху вниз на тех, кому в жизни повезло меньше, – на пьяных солдат, что размахивали мечами, на ремесленников, монахов и нищих, которые делили улицу со свиньями, козами и курами. В праздничные дни мимо дворца проходили торжественные шествия. Справа Фуггер мог рассмотреть шпили собора Святых Ульриха и Афры, готического шедевра, где три столетия спустя выступал Моцарт. Слева он мог видеть еще более высокое здание, часовую башню Перлах, чьи размеры показывали, что именно коммерсанты, а никак не церковь владеют городом.

А люди на улице могли разглядывать дворец и задаваться вопросом, почему Фуггеру досталось так много, а им – так мало.

Год 1512-й близился к завершению, и Фуггер собрал у себя всю семью. Рождество – счастливое время; в Аугсбурге этот праздник отмечали пиршествами, музыкой и мистериями. Но Фуггер не интересовался празднованиями; его заботил бизнес. Старший брат Ульрих умер три года назад, второй брат, Георг, покоился в могиле шестой год. У самого Якоба детей не было, зато оба брата оставили большие семьи. Когда родственники собрались вместе сразу после Рождества, Фуггер сообщил, что хочет привлечь племянников к семейному предприятию. Способ, каким он это устроил, выдает в Фуггере беспринципного человека. Подобно многим плутократам, шедшим по его стопам, он пожертвовал справедливостью в погоне за выгодой.

Все началось еще десять лет назад, когда он переподписал исходное партнерское соглашение с братьями. Это соглашение 1494 года позволяло наследникам занимать место любого из умерших братьев. Наследники имели право обналичить долю или, если они выберут участие в семейном бизнесе, высказываться по принимаемым решениям. Навязанные Якобом изменения 1502 года запрещали наследникам продавать свою долю. Также они лишались права участвовать в процессе принятия решений. Вся власть оставалась в руках того брата, который переживет остальных. Якоб был младшим среди братьев, и вероятность того, что последним окажется именно он, была весьма высока. Так и произошло, и после кончины Георга и Ульриха он взял предприятие под свой полный контроль. Но к 1512 году сыновья его братьев подросли и Якоб осознал необходимость привлечь их к семейному бизнесу.