Читать книгу "Самый богатый человек из всех, кто когда-либо жил - Грэг Стейнметц"

Ганза достигла своих высот не благодаря тому, что склонялась перед власть предержащими; вдобавок у нее, как и у Фуггера, были влиятельные друзья и покровители. Конечно, папа не стал предпринимать никаких действий против союза, а Максимилиан отважился лишь на полумеры: он распорядился конфисковать ганзейские товары, но не настаивал на выполнении своего указа. Даже в Аугсбурге купцы продолжали торговать с Ганзой. По их общему мнению, пусть Фуггер сам разбирается со своими проблемами, остальных это не касается.

Ганза же обрушила на Фуггера всю свою мощь. Северная Германия была такой же частью империи, как и Южная, а Любек формально считался имперским городом. В этом качестве он был подвластен имперским законам и имел своего представителя в имперском сейме. В обращении к имперскому прокурору в Нюрнберге город заявлял, что Фуггер – опасный монополист, доказательством чему служат рост цен на перец и единоличная торговля тирольским серебром. Максимилиан возглавил оборону Фуггера. Он направил в Нюрнберг письмо, где говорилось, что деятельность Фуггера «должна быть признана разумной, честной и ни в коей мере не монополистической». Не отвечая прямо на обвинения в монополизме, император отмечал, что Фуггер рисковал собственными деньгами и заслужил каждый грош из получаемой прибыли, потому что риски велики и вполне могли его уничтожить. Также Максимилиан не преминул указать, что недруги Фуггера искажают факты, ибо они отождествляют Якоба Фуггера со всеми другими Фуггерами, которые занимались бизнесом, то есть с двоюродными братьями, дядями и племянниками. Да, Фуггеры нередко ведут совместный бизнес. Но самостоятельно Якоб Фуггер участвует всего в нескольких проектах, нельзя превращать его, так сказать, в жупел. В завершение Максимилиан сформулировал свою позицию по тирольской горнодобыче. Полагая, возможно, что никто не посмеет его опровергнуть, император отрицал, что Фуггер торгует тирольской рудой, и откровенно обманывал, утверждая, что все серебро с этих копей находится в ведении короны: «Никакая торговля из этих копей не ведется ни с кем на земле».

Имперскому сейму вскоре предстояло собраться в Кельне, и Ганза бомбардировала прокурора требованиями расследовать деятельность Фуггера и подготовить законопроект об ограничении аппетитов крупного бизнеса. Для Фуггера, фигурально выражаясь, запахло жареным. Даже если Максимилиан наложит вето на законопроект, расследование может повредить репутации Якоба – как скоропалительными обвинениями, так и нежелательной публичностью. Следовало незамедлительно уладить конфликт. Фуггер решил этот вопрос точно так же, как обычно решал все вопросы, – деньгами. Чтобы утихомирить Ганзу, он заплатил Любеку, выкупив похищенную медь. Никто не назвал это взяткой, но на деле это была именно взятка. В ответ Любек отозвал свои обвинения.

Фуггер позволил Ганзе победить в одном сражении, но продолжил войну, используя противоречия между участниками союза. Его современник Макиавелли советовал бороться с сильными соперниками, разобщая последних: «Капитану следует всемерно стремиться разделить силы противника». Фуггер никогда не встречал Макиавелли, однако он инстинктивно усвоил эту концепцию. Данциг был самым крупным городом союза, в него стекалось все зерно из богатой польской глубинки. При поддержке польских князей, которые ненавидели Ганзу, Фуггер заключил сделку с Данцигом – теперь товары Якоба свободно вывозились через этот порт. Балтийские города Рига и Дерпт быстро последовали примеру Данцига. Россия была их важнейшим торговым партнером. Лишившись металла Фуггера на продажу в Россию, они рисковали уступить свой «кусок пирога» Данцигу. Даже Гамбург, один из основателей союза, предоставил Фуггеру ряд привилегий. Ганза по-прежнему существовала, хотя бы по названию, но только Любек был готов вести борьбу. Город радовался, когда в 1513 году пираты захватили пару кораблей Фуггера с тремя сотнями тонн меди. Но это уже не имело значения. Сельдь, речной ил и Иван III радикально ослабили Ганзу. Фуггер же сломал ей хребет. Годы спустя Фуггер инвестировал в испанскую торговую экспедицию к индонезийским Островам пряностей и отправил корабли из Данцига в Испанию, где собирался флот. Преемник Максимилиана, император Карл V, настоятельно рекомендовал Любеку не мешать этому плаванию. Оставьте корабли в покое – или пеняйте на себя.

Среди многочисленных услуг, оказанных Фуггером Максимилиану, особняком стоит спасение Максимилиана от него самого. Якобом руководила не лояльность императору, а шкурный интерес. Он хотел сохранить выгодного клиента и дальше «доить» его, находя новые возможности для денег и милостей. Одна такая возможность возникла в 1511 году, когда лихорадка сразила папу Юлия. Болезнь почти семидесятилетнего папы затягивалась, и казалось, что смерть совсем близко. У Максимилиана родилась очередная блестящая идея. Он изыскал способ элегантно решить вопрос с коронацией – надо самому стать папой. Будучи одновременно папой и императором, он возложит императорскую корону на собственную голову и получит власть, как он считал, над всем христианским миром.

В письме к дочери Маргарите, в ту пору регенту Нидерландов, Максимилиан подробно изложил схему. Он убедит больного папу назвать императора своим наследником, «дабы после его кончины все могли быть уверены в соблюдении заветов и наставлений и дабы он был объявлен блаженным, а потом и святым, как и сам я, после моей смерти, когда всем придется почитать меня, и я обрету многую славу». Он оплакивал то обстоятельство, что больше никогда не «увидит обнаженную женщину», но радовался тому, что окончит дни святым человеком. Свое письмо он подписал так: «Твой добрый отец и будущий папа».

Это была совершенно безумная идея. Франция, Венеция и прочие державы ни за что не позволили бы Максимилиану совместить титулы императора и папы. Да, конечно, император обладал ограниченными полномочиями, а светская власть папы существовала лишь в границах Рима и Папской области. Но ведь папа-император вполне мог попытаться захватить всю Италию. Не стоит забывать и о духовном авторитете Святого престола. Кто знает, какое зло способен причинить Максимилиан, присвой он этот авторитет?

На подобные «мелочи» император не обращал внимания. Излагая Маргарите свою «предвыборную программу», он обещал сделаться лучшим примером, чем блудливый Александр, который собирал проституток в Ватикане и устроил знаменитую массовую оргию, и чем воинственный Юлий, который в доспехах вел войска в битву. Эти папы заслуживали порки за свое поведение, не подобающее христианам, писал Максимилиан. Он предполагал собрать достаточно денег, чтобы подкупить кардиналов и добиться своего. Разве епископы получают назначения не благодаря деньгам? Разве сам Юлий, отчасти на деньги Фуггера, не «подмазывал» кардиналов ради своего избрания? Император оценил расходы в 300000 дукатов. Он послал фон Лихтенштайна к Фуггеру и велел сделать все возможное. «Пускай Фуггер будет отказывать тебе снова и снова, не отступайся, покуда не исполнишь мое слово» – так он напутствовал посланца.

Фон Лихтенштайн к тому моменту, возможно, устал от всего этого. С Максимилианом всегда бывало одно и то же. Император изобретал себе приключения, а Лихтенштайну требовалось искать средства на их оплату. Максимилиан уже обещал Фуггеру доходы от горнодобычи на ближайшие несколько лет, равно как и прибыль от соляной шахты и других императорских активов. Вдобавок он продал Фуггеру достаточно городов, чтобы тот сделался одним из крупнейших землевладельцев Южной Германии. Предлагать в залог было почти нечего, и фон Лихтенштайн осмелился покуситься, как говорят, на святое – на налоговые поступления от нескольких владений Габсбургов и на драгоценности короны. После этого незаложенными оставались бы разве что Вена и Инсбрук. Драгоценности короны, нужно отметить, оценивались дороже налоговых поступлений. За годы правления Габсбурги приобрели, среди прочего, отделанный драгоценными камнями королевский венец Венгрии и инкрустированную бриллиантами мантию Карла Смелого, а также иные ценности, хранившиеся в сундуках в родовой сокровищнице. Лихтенштайн ничтоже сумняшеся намекнул Фуггеру, что все это может достаться Якобу.