Читать книгу "Ангелы апокалипсиса - Анатолий Гончар"

Ехали без опаски, да и чего можно было опасаться, если проверенный источник сообщил, что ночью напуганные дээнэровцы бежали из населенного пункта?! «А как им было не бежать, – рассуждал Микола, – если линия фронта по обеим сторонам населённика прогнулась, образуя крутую дугу и угрожая «колорадам» стремительным окружением?»

Дээнэровцы отступили, но за те две недели, пока они держали оборону, крови кривенковскому батальону попили изрядно.

Так что, несмотря на почти парадный строй, Микола и его соратники для пущей храбрости приняли на грудь. И хорошо, если бы по сто граммов. Некоторым спирта показалось мало. Кто-то успел ширнуться. Олесь не преминул забить косячок из растущей на местных пустырях конопельки. Микола же от предложенной затяжки отказался, ограничившись добавочным стопариком спирта. Но и этого оказалось достаточно, чтобы Миколу развезло, а его боевой дух взлетел на недосягаемую высоту. И теперь, озираясь по сторонам нетрезвым взглядом, он незаметно трогал пальцами недавнее приобретение – боевой нож, испытывая горячее желание опробовать его в деле. А появился нож у него так. Накануне в подразделении побывали киевские спонсоры – привезли подарки. В основном средства гигиены, но было кое-что и стоящее – всему личному составу кривенковской роты (особо отличившейся в недавних боях) подарили великолепные ножи. Тяжелые, острые, с кровоспуском, с небольшой гардой и невероятно удобной, прямо просившейся в ладонь костяной рукоятью. Все ножи были одинаковы, как братья-близнецы, и, чтобы не перепутать собственный нож с чужим, а на самом деле опасаясь кражи (в роте процветало «крысятничество»), Микола решил вырезать на рукояти свои инициалы. За работу сел в тот же вечер. Несмотря на то что кость оказалась твёрдой, дело двигалось. Вскоре Кривенко добрался до последней буквы. Начав вырезать её контуры, он поморщился. Мало разбиравшемуся в истории Миколе имя отца – Олег казалось излишне русским, и ему, конечно, хотелось бы иметь другое отчество, более подходящее к современной действительности, звучавшее истинно по-украински, например Всеволодович или Богданович. Но разве это можно было изменить? Поэтому, тяжело вздыхая, Микола закончил возиться с последней завитушкой и занялся точкой. Случайно бросив взгляд на своего товарища, он обрадовался поразившей его мысли.

«Да кто же узнает, что означает буква О? – подумал он. – Может, Олесь?» Довольный таким решением, он ещё раз взглянул на клинок и небрежным (как ему показалось, залихватским) движением сунул его в ножны.

Война хоть и прошла своим жестоким молохом по окраинам посёлка, всё же пощадила его. Центральные улицы вообще остались целыми. Не было ни разрушенных зданий, ни зияющих чернотой воронок. Те снаряды, что все же залетели на территорию посёлка, разорвались на огородах, не причинив никому особого вреда. Отдельные выбитые взрывной волной и осколками стёкла не в счёт. Так что в сравнении с другими селениями жители этого населённого пункта могли считать себя счастливчиками. Может, именно поэтому, а может, по каким-то другим причинам людей, считавших, что их не тронут наступающие укры, здесь оказалось более сотни. Они не прятались, оставались в своих домах, оберегая нажитое имущество. А некоторые из оставшихся действительно встречали входящих в посёлок боевиков «Правого сектора» как своих освободителей.

Но «освободители» думали по-другому. Они пришли как завоеватели и по праву завоевателей считали все, что оказалось под их властью, включая людей, своей собственностью. У каждого даже самого захудалого поварёнка из батальона «Вервольф» на рукаве имелась нашивка с надписью, не оставлявшей сомнения в его социальном положении. «Рабовласник», – гласила она. Поэтому, едва въехав в село, «освободители» из «Правого сектора» начали грабить.

В этот дом Микола вошёл первым, следом, дыша винным перегаром, загромыхал берцами Олесь. Увидев сидевшую в горнице девушку, Микола осклабился:

– Яка гарна дивчина!

– Подойди-ка ко мне! – Вышедший из-за его спины Олесь ухмыльнулся и поманил девушку пальцем.

Та в испуге что-то быстро залепетала на украинском. Олесь, привыкший говорить на своём, присушим только его местности наречии и оттого плохо понимавший язык официального Киева, дёрнулся, как от удара хлыстом.

– Ты шо, сука, умничать решила? А ну говори на москальском!

– Не разумию! – с перепугу ляпнула дивчина, ожидая, что именно этого от неё и хотят. Сказала и осеклась – взгляд пустых ледяных глаз пригвоздил её к месту.

– Не понимаешь, сука? – с нажимом произнёс Панчук. – Ниче-ниче. – И совсем как его московский кореш, дважды прошедший тюремную школу, выпятив вперед нижнюю губу, слегка согнувшись и широко расставляя ноги, шагнул вперёд. – Щас заговоришь! Я те такое устрою, срузу усё зрозумиешь. По-польски верещать начнёшь. По-москальски она калякать не может, шлюха подмосковная!

С этими словами Олесь бросился вперед и тощими пальцами схватил девушку за волосы.

– Не троньте меня, пожалуйста! – взмолилась девушка.

– А, сучка, разумиешь?! – восторженно возопил Олесь. – Под свою закосить хотела? Колян, на улицу её, стерву. Подгон парням сделаем.

– Сперва сами, – возразил Кривенко, поспешно распуская брючной ремень.

– Не надо, не надо, отпустите меня! – умоляла девушка, но это только раззадоривало пьяных насильников. Олесь ударил её под дых, и она с протяжным стоном опустилась на пол. Микола тут же навалился сверху.

Когда они насытились, а крики девушки превратились в тихий хрип, Микола, с блаженной улыбкой поддернув штаны, потянулся к недавнему подарку.

– Кончить её здесь, и вся недолга, – предложил он, пьянея не столько от выпитого часом ранее спирта, сколько от захватившей его вседозволенности.

– Нет, – возразил Олесь, – сперва парням.

– А потом кончим? – уточнил Микола.

– Ты уже кончил! – заржал Олесь и, спохватившись, что его приятель может не понять его московского юмора, поспешно добавил: – Кончишь, кончишь! Хлопцы позабавятся, и кончишь… – с этим словами он ухватил девушку за ворот разорванной блузки и потащил в сторону выхода.

– Не надо, ради бога, не надо! – просила она, но Олесь только паскудно ухмыльнулся:

– Бога вспомнила, шалава!

У дверей девушка из последних сил вцепилась обеими руками в косяк.

– Помоги, что ли? – недовольно попенял напарнику Панчук и наотмашь ударил несчастную по губам. Кровь брызнула во все стороны. Новая боль придала девушке сил, и она бросилась на своего обидчика. Её левая рука коснулась его лица, ногти впились в кожу, в кровь раздирая покрытую потом, небитую щеку насильника.

– Ах ты, падла! – взревел Олесь, и тут ему на помощь подоспел Микола. Сбив девушку с ног, он дважды ударил её по ребрам. Она захрипела и, внезапно вскочив, вцепилась зубами в левую руку закричавшего от боли Кривенко.

– Оттащи её от меня, оттащи! – запричитал он, но девушка уже сама расцепила зубы и бросилась в глубину комнаты. Схватив со стола стоявшую на столе вазу, она запустила ею в голову приближавшего Миколы.