Читать книгу "Секс - моя жизнь. Откровенная история суррогатного партнера - Шерил Грин"

* * *

Мои родители никогда не казались мне фанатиками. Сэйлем был многонациональным городом, и папа с мамой легко уживались с людьми другого происхождения или чуждых религиозных взглядов. Их хорошими друзьями были Роза и Артур Соломоны. Они вместе ходили в кино, обедали друг у друга и вчетвером ездили за город.

И неважно, что Соломоны — евреи. Тем не менее это оказалось важным по отношению к Майклу. Дружба дружбой, но когда дело доходит до романтических отношений и брака — будь добра выбирать католика. Я сталкивалась с этим впоследствии — своего рода фарисейство. Мои родители никогда бы не проявили открытую враждебность по отношению к человеку другой расы или вероисповедания, но насчет брака существовали четкие правила..

Мама и папа полагали, что родители Майкла, Сэди и Джулиус, будут точно так же обеспокоены тем, что их сын тесно общается с девушкой другой веры. Они надеялись, что если уж им самим не удалось разлучить нас, то, возможно, это удастся родителям Майкла. Через несколько недель после ужасной сцены в моей квартире моя мать позвонила матери Майкла.

Она поставила на то, что новость произведет эффект разорвавшейся бомбы, и, наверное, была разочарована, когда ей не удалось ошеломить Сэди..

Мы очень подружились с родителями Майкла, которые всегда относились ко мне с теплотой и участием, но у них, как выяснилось, были свои предрассудки. «Для нас облегчением было узнать, что ты белая», — сказала мне позже Сэди. Майклу доводилось встречаться с латиноамериканскими и афроамериканскими девушками, и для его семьи препятствием была раса, а не вероисповедание..

Майкл был одним из самых обаятельных людей, которых я когда-либо встречала. Он всегда был окружен людьми, и к нему тянуло всех — от хипстеров до простых рабочих. Он был наделен сверхъестественным даром угадывать подсознательные мотивы человеческих поступков. Каждый, кто узнавал его ближе, чувствовал, что встретил человека, который его понимает.

Ему нравилось играть роль волшебника, который видит самую суть вещей, некую скрытую истину и, внезапно раскрыв ее, оставляет тебя с открытым ртом..

У Майкла был свой столик в ресторане «Джек и Мэрионс» в Бруклине, пригороде Бостона, за которым он обычно отдыхал со своей свитой, в которую я тоже входила. Мы пили газировку, поглощали огромные сэндвичи с вяленой говядиной и говорили, говорили, говорили… Был 1964 год. Общество претерпевало глубокие изменения, и молодые люди, такие, как мы, подвергали сомнению решительно все.

Майкл был единственным среди нас, кто умел говорить уверенно и убежденно. Мы задавали вопросы, а у него всегда были ответы..

Не раз какой-нибудь из его многочисленных поклонников напоминал, как мне повезло, что я его девушка. Мне повезло. Я никогда толком не понимала, что Майкл, который мог бы заполучить любую, нашел во мне. Я знала, что мне удалось заполучить двух самых популярных мальчиков в школе благодаря своему характеру и умению общаться с людьми.

Но это же — Майкл. Весельчак, который буквально источает ум и харизму. Я знала, что как в физическом, так и в интеллектуальном плане я ему не пара. Мы жили в городе, полном симпатичных студенток, но у Майкла были свои причины выбрать именно меня. Однажды ночью, когда мы лежали в постели, он открыл мне одну из них: «Ты будешь прекрасной матерью.

Ты можешь любить страстно и яростно. Ты как львица будешь защищать тех, кого любишь»..

Итак, Майкл хочет от меня детей? Наверное, это означает, что я все-таки много для него значу.

* * *

Тем временем моя мать с неутомимым упорством пыталась разлучить меня с Майклом. Исчерпав все другие варианты, она развернула широкую кампанию и, не переставая, атаковала меня нытьем и уговорами. Она звонила мне несколько раз на дню и осаждала письмами, в которых убеждала приехать домой, вернуться на правильный путь — как будто я вообще когда-либо на него вступала.

Наконец, устав от этого, я согласилась вернуться домой на год. Она знала, что я по-прежнему буду встречаться с Майклом (я ясно дала это понять), но безуспешно надеялась, что, когда я перестану жить с ним, эти отношения сойдут на нет, а я захочу мужа-католика и стабильное благополучие. Я каждый день ездила в Бостон на работу и всю первую неделю возвращалась домой каждый вечер, но когда пошла вторая неделя, я не выдержала и провела ночь у Майкла.

Потом еще одну ночь. Вскоре мы с Майклом решили, что пришло время дать решительный отпор моим родителям и положить конец моему домашнему аресту. Мы сделаем все по правилам и поженимся, и сделаем это не откладывая..

Когда я объявила своим родителя о помолвке, то не была удивлена тем, что они пришли в ярость. Мама завопила, что будет бойкотировать свадьбу, папа мрачно замолчал. Я же начала проводить дома несколько ночей в неделю. Почему бы и не уступить им в этом, если меньше через месяц я стану женой Майкла и они потеряют всякую власть надо мной?.

Мистер Хаммерман, кантор и сосед родителей Майкла, согласился провести церемонию при одном условии — если я не беременна. Несмотря на то, что несколько раз у нас возникали подобные опасения, этого не случилось, поэтому церемония должна была состояться в гостиной мистера Хаммермана 22 августа 1964 года, девять месяцев спустя после нашей встречи.

В то время брак знаменовал вступление во взрослую жизнь, особенно для девушек. Не имело значения, что я давно уже выросла. Скоро я буду официально признана взрослой, свободной от родительского надзора..

Я чувствовала нетерпение и страх одновременно. В ночь перед свадьбой я сидела в своей комнате в доме родителей и привыкала к мысли, что моя жизнь скоро круто изменится. Я обвела взглядом комнату, которая на самом деле никогда не была моей. Вязаное покрывало на кровати, вышитые васильки на занавесках, туалетный столик с овальным зеркалом и позолоченным набором щеток и расчесок — все это выбирала моя мать.

Это была спальня, о которой она мечтала, будучи маленькой девочкой, и даже когда я выросла, то не могла ничего менять в ней. Почти каждый день она сама заправляла мою кровать и прибирала в комнате. Если ей нужно было достать из моего шкафа белье для стирки или найти на моем столе скотч или пару ножниц, он делала это, совершенно не задумываясь над понятием личного пространства.

Более того, мне никогда не разрешали закрывать дверь спальни, и, хотя мама никогда не объясняла причины, я почти уверена, что это была превентивная мера против самого страшного из зол — мастурбации. Комната считалась моей, но она никогда не принадлежала мне до конца. Она принадлежала моей матери. Я хотела вырваться отсюда.

Я страстно этого желала. Тогда почему мне так больно было видеть этот аляповатый интерьер, которым она так дорожила?.

— Не плачь. Не плачь. Размажешь тушь, — говорила мне на следующее утро Лиза, которую я попросила стать подругой невесты, пока мы ехали в дом родителей Майкла. Я плакала, потому что мне было грустно и я была возбуждена. Нервы плясали, настроение падало и снова поднималось, я металась между тоской и ликованием..