Читать книгу "Комнатный фонтан - Йенс Шпаршу"

В носках! Я обнаружил это только в коридоре и тут же рванул обратно, чтобы забрать свои ботинки у госпожи Мануэлы, которая уже собиралась броситься за мной вдогонку.

Мне тошно вспоминать, как я потом все не мог отдышаться и долго стоял у машины, уткнувшись лбом в прохладный, мокрый от дождя металл, с ужасом думая, как мне теперь смотреть в глаза Пятнице… Хорошо еще, мне удалось спастись от ошейника, а ведь он был на волосок от моей шеи, и только моя стойкость и грозный рык, к которому мне пришлось прибегнуть как к последнему средству устрашения (поскольку на каких — то этапах битвы мне заклеивали рот пластырем!), избавили меня от удавки.

Дополнительные сведения по поводу этого эпизода содержатся в Книге учета. в записи от того же числа, сделанной мною дрожащей рукой, что видно по неровному почерку. Глубокой ночью, сидя на краю приятно холодящей ванны, я обработал исполосованную спину чудодейственной присыпкой и, оставив раны подсыхать, пристроился с Книгой учета на стиральной машине, чтобы записать по свежим следам свои мысли: «Я всей душой готов принять самые невероятные повороты жизни, любые ее отклонения, во мне нет ханжества, могу сказать я о себе, я современный человек, но все-таки: как можно по доброй воле, за здорово живешь (точнее за сто марок = четверть ютербогской прибыли) дать отодрать себя как Сидорову козу-нет, это у меня просто не укладывается в голове! Спасибо! Я не дам над собою так измываться! И довольно об этом, дураков больше нет!»

Этой ночью мне очень не хватало Юлии.

На следующее утро медленно пробудившееся к жизни тело по кусочкам восстанавливало в памяти, перебирая нанесенные увечья, пережитые муки. Я тоже постепенно приходил в себя, хотя на тот момент не очень понимал, куда это я попал…

Когда я наконец соединил кое-как вместе дух и тело, разобравшись с грехом пополам со всеми своими семью чувствами, я понял: с постели мне не встать. От боли я готов был вылезти из собственной кожи. Я попытался сделать первое движение, откинул простыню и, бросив прощальный взгляд на мои бренные останки, со стоном снова опустился на подушки.

Я пролежал в постели до середины дня, хотя мне и лежать было невыносимо больно. Мои размякшие мозги были не в состоянии породить ни единой мысли, кроме, пожалуй, одной-единственной, вокруг которой все, собственно говоря, и крутилось и от которой у меня самого голова уже шла кругом: послать всё к черту! На фиг. Всё…

Послышалось жалобное дребезжание телефона, потому что звонком это назвать было нельзя. Господи, сделай так, чтобы это была не Юлия, только бы не Юлия! Хотя это наверняка Штрювер…

Это был Болдингер. Шеф. Собственной персоной.

Я попытался сесть в постели.

Он сообщил мне, что очень доволен моей работой, что слышит обо мне поразительные вещи…

— Коллега Штрювер сообщает о вас такие чудеса!.. Так держать! Нужно смотреть вперед, а не назад! Мало ли что там в прошлом, правда, господин Лобек? Вперед и только вперед!

После чего он решил убедиться, что я его понимаю. Вы действительно понимаете, что я имею в виду?

— Да, конечно. — Чего тут понимать, ничего сложного.

— Ну и замечательно, — сказал он. — Отлично. И потом, не исключено, что в ближайшее время восточный сектор у нас возглавит (тут он сделал маленькую паузу)… господин Лобек.

— Нет, — сказал я.

— Да, — сказал он.

Я застонал.

— Конечно, такое дело нужно хорошенько обдумать. Это привнесет известные перемены в вашу жизнь, и для семьи это будет непросто. Лучше всего, обсудите всё спокойно сегодня вечерком со своей женой.

— Ммм… да, конечно, — ответил я, — прямо сегодня вечером, очень даже было бы кстати, хорошая идея, очень удачно, да.

— Ну, вот видите, — рассмеялся Болдингер, — вы уже начали свыкаться с этой мыслью, правда? И кстати, я понимаю вас гораздо лучше, чем вам это кажется, на- мно-о-о-го лучше. Скажите, господин Лобек, а вам известно, где я родился?

(Какое мне дело до его личной жизни?)

Нет, я не имел понятия, где он там родился. Наверное, в каком-нибудь экзотическом месте. В Рио-де-Жанейро? В Шанхае? Или в Риге?

— Пирна, — выдохнул наконец Болдингер из трубки. — Я тоже с того берега.

Я удивился.

Я осторожно принял снова горизонтальное положение, чтобы мне удобнее было слушать — одновременно обрабатывая без лишнего шума раны — историю империи Болдингеров.

История начиналась с Йозефа Болдингера, производителя ароматической воды и поставщика двора Его Величества Короля Саксонского; этому самому Болдингеру удалось вследствие удачной женитьбы в 1887 г. прибрать к рукам Зебницкую мануфактуру по производству искусственных цветов. В эпоху грюндерства предприятие процветало. В начале века тоже. И даже в двадцатые годы, в период мирового кризиса, оно почти не пострадало. Фирма работала под девизом, сформулированным ее — ставшим к тому моменту единственным — владельцем Йозефом Болдингером, скоропостижно скончавшимся в 1931 г.: «Пока вы живы, наши цветы будут украшать вашу жизнь».

Потом настал памятный сорок пятый. Полный обвал. Бегство в западную зону, там чуть не угодил на скамью подсудимых, чудом избежал наказания. И снова работа. Пришлось начинать всё с нуля. На примитивном оборудовании, в полуразрушенной хибаре, преодолевая колоссальные трудности.

— Да, доложу я тебе, жизнь была та еще. Тяжелое время, но чертовски прекрасное!

Тогда же были начаты первые эксперименты с комнатными фонтанами. Они по сей день живы, те первые модели, в Огайо, в Техасе… Любимый сувенир из Germany, оккупационные войска вывозили его ящиками.

— Что это для нас тогдашних значило! Наши комнатные фонтаны пошли по миру! Знаете, Лобек, Штрюверу, к примеру, такого не понять. Разве он может представить себе, как все это было. Едва ли… Но вы… — Тут он неожиданно обратился снова прямо ко мне: — Вы и ваши соотечественники… то, что вы сейчас переживаете, крах всего, и вообще, — без боли ведь на это смотреть нельзя. Как я хорошо все это понимаю, господин Лобек, даже очень хорошо, и я хочу, чтобы вы всегда знали это.

Возникла небольшая торжественная пауза, я закрыл глаза. У меня не было сил даже на то, чтобы слушать.

— Ну а теперь, — воскликнул он, придя от собственного рассказа в необычайное одушевление и даже некоторое волнение, — теперь пора за дело, мой друг! Труба зовет, работы сердце просит, как сказал один поэт! И кстати, не говорите пока Штрюверу, я сам с ним должен сначала побеседовать.

Прощальный вздох, и разговор окончен.

Штрювер… И зачем только Болдингер мне это сказал! Во мне все опустилось, хотя опускаться, собственно говоря, было некуда, я лежал пластом. С большим трудом я положил трубку. Муки телесные уступили место мукам душевным… Нет, я не чувствовал никаких угрызений совести. Я вообще ничего не чувствовал, совести в том числе.

Ах, Уве! Наивный мальчик! ТЫ решил замолвить шефу за меня доброе словечко, рассказываешь, как я слышал, обо мне всякие «чудеса». А я, неблагодарное создание, — таких мерзавцев свет ни видывал — я не могу даже сделать для тебя теткой малости, как пристроить твоих симпатичных, да, да, симпатичных, китов, не говоря уже о том, чтобы сказать тебе правду. И в довершение ко всему-вот она, людская благодарность! — я стану еще твоим начальником!