Читать книгу "Бальзамины выжидают - Марианна Гейде"

Профессору снова стало скучно. Он взглянул на девственно-чистую карту пациента, машинально отметил его возраст и род занятий и приготовился назначать препарат. Вдруг пациент придвинулся близко-близко, так что стал слышен дух дрянных сигарет непопулярной марки из его рта, клетчатой шерсти, лимонного мыла и бог знает чего ещё, вплоть до съеденной на обед полу- переварившейся полукотлеты, и поинтересовался с какой-то детской доверчивостью в голосе:

А если ничего не получится, кого выбрать?

Что не получится?

С этой затеей с лечением. Никогда не доверял. Может не получиться. Кого тогда выбрать? Вы бы кого выбрали?

А вы их не слушайте, да и всё. Говорят и говорят. Мало ли кто что говорит, вы же не всё делаете.

Всё, — грустно сказал молодой человек, — всё делаю.

И глаза его, большие, скользкие, с желтоватыми точками, испещрившими синевато-серую радужку, помутнели, как два зеркальца, приложенных к губам спящего.

Наказание

Пока его молодой, красивый, во всех сферах жизни преуспевающий друг спускался в магазинчик в том же доме за фальшивым коньяком «Метакса» (где бы и нам такого раздобыть), Р. не знал куда себя девать, чувствуя свою неловкость тем сильнее, чем больше был уверен, что ни один человек и даже комнатное растение в данный момент не может её наблюдать. Например, собака. Большие и довольно уродливые кожаные тапки, заведённые, подозревал Р., специально для таких, как он, были откровенно велики человеку любого пола и возраста; медведи, что ли, к нему в гости ходят, размышлял Р., негодуя на свой идиотский и сразу какой-то попользованный вид. Пройду-ка я в комнату, решил он в конце концов не без опасения: гипотетические медведи прочно завладели его воображением и даже учредили в нём небольшой бастион и торговую площадь. Вошёл.

Какой жалкий! — раздался детский голос из угла. Р. вздрогнул: за небольшим детским столом с неубедительно изображённой наборной крышкой, сидела маленькая девочка.

Это вместо здравствуйте? — не очень-то и оскорбился Р. Он и сам был о себе примерно такого мнения.

Ненавижу говорить здравствуйте, — сказала девочка.

Что ты делаешь? — Р. решил сменить тему для разговора. Дети есть дети, подумал он, и ещё что-то всплыло из высокой литературы. И тут же сам себе вынес вердикт: «пошлость какая». Девочка имела перед собой густо исписанную тетрадку и текучую синюю ручку, это была тема для разговора.

Пишу роман.

И о чём твой роман?

Обо всём, что происходит. Сейчас о вас напишу, — и тут же склонилась над тетрадью, непомерно мельча. — Отвернитесь, — приказала девочка, заметив, что Р. щурится, пытаясь разобрать написанное, — люди не должны смотреть, когда на них пишут, иначе получится плохо. Пойдите, что-нибудь поразглядывайте. Какие- нибудь картинки. Видите, на стене. Это Андрея.

В это время за спиной заскрежетало и появился вышеупомянутый Андрей с «метаксой». Накинулся на интересное дитя:

Ты опять грубишь моим друзьям? я тебя поколочу в конце концов, вот увидишь.

А я тебя загрызу. Зубами загрызу, — мечтательно отозвалась девочка, не переставая писать. И несколько раз ещё повторила как бы про себя: «Зу-ба-ми. За-гры-зу. Ан-дре-я. Я.». Ей явно вкусно было произносить эти звуки.

И не зови меня по имени хотя бы при посторонних. Зови меня «папа», как все дети.

Они же не зовут тебя так.

Потому что они мне не дети.

Я тоже не ребёнок. Не ребёнок, не ребёнок.

Ты не ребёнок, а наказание.

«Наказание», — с удовольствием повторила девочка. Это слово ей, кажется, понравилось ещё больше предыдущих. — Я Наказание. — и немедленно записала в тетрадке.

Пошли отсюда, — сказал Андрей, — выпьем спокойно, подальше от этого наказанья.

Алкоголик! — выкрикнуло наказание.

Дождёшься! — отозвался алкоголик. Они двинулись на кухню. Р. мельком успел глянуть в тетрадку, ничего не сумел разобрать в тонких корябках, только отдельно, округлыми приувеличенными буквами выглядывало: «и воткнул ему в спину толстый нож».

Что ж ты такая кровожадная? — спросил Р.

Подсматривать не хорошо, — ответило наказание, — и потом будет неинтересно.

Что будет неинтересно?

Как закончится этот день. Когда знаешь, как закончится день, то и жить незачем.

А ты что, знаешь, как закончится?

Знаю. Вы напились как свиньи. Как две грязные свиньи. Потом вы подрались из-за какой-то ерунды, которую мне отсюда плохо видно. И один из вас убил другого. Только я тебе не скажу, кто именно, а то будет совсем неинтересно.

Ты всё придумала, — сказал Р., руки и ноги у него сделались немного холодными.

Я всё придумала, — повторило наказание, продолжая писать, Р. смог разобрать: «я всё придумала».

Ты очень быстро пишешь для своего возраста, — заметил он. Наказание самодовольно просияло:

Конечно, мне приходится быстро писать. Иначе я опоздаю и всё произойдёт не так, как должно произойти. А вы меня отвлекаете. Уходите. У вас ещё есть немного времени, а то я сделаю ошибку и могут быть последствия.

Р. растерянно заковылял на кухню. Там был уже открыт фальшивый коньяк «Метакса» и даже разрезано яблоко. Приметил и нож с широким толстым лезвием, причём содрогнулся и немедленно устыдился.

Не обращай внимание, — сказал Андрей, — её предсказания никогда не сбываются, — она просто нарочно пугает людей. Я её побью когда-нибудь.

Да я и не боюсь, — соврал Р.

У всех дети как дети, — сокрушался Андрей. — А у меня эта ненормальная.

Да ничего, — соврал Р… — может быть и хуже.

И они под коньяк и яблоко принялись обсуждать других детей, детей-олигофренов, например, как у Семёнова, или детей с детским церебральным параличом, как у троюродной сестры Р., или детей, которые постоянно воруют всякие предметы, как у одного мужика, я не помню, как его зовут, он был на дне рождения у Ирины, с усами такой, да что с усами, мало, что ли, там мужиков

с усами было, ну, у того они такие особенно унылые какие-то. Или ещё бывают дети, которые таскают домой всякую мелкую живность, от которой потом фиг избавишься.

Ребёнок из города Т

Ребёнок из города Т. На занятиях слушал внимательно, точно радист, боящийся упустить малейший знак шифрованного сообщения, после не мог повторить ничего, кроме, разве что, первой фразы, казалось, сам процесс выслушивания поглощал всё его внимание. До него избегали дотрагиваться: мог ни с того, ни с сего наградить разрядом статического электричества, таким свойством обладали его бесцветные, слабо завивавшиеся волосы. Говорил мало и как будто всякий раз сверял выстраиваемую фразу с какой-то из пяти-шести затверженных схем, подставляя те или иные слова по обстоятельствам и вовсе ими не интересуясь. На нём всегда было надето три-четыре свитера, когда другие после перемены издавали сладчайший неприличный зверько- вый запах, почти ещё одинаковый у мальчиков и девочек, запах, который — и в этом была его главная ошибка — ребёнок из города Т. издавать не умел. Как будто волна от взрыва, сквозь кожу добравшаяся до его желез, их изувечила, разучив говорить на понятном языке.