Читать книгу "Без царя в голове - Сергей Шангин"

— Пальцем в жо…, пардон тут дамы, пальцем в небо, ха-ха-ха! Официант, еще пива и это… почему дамы скучают? Давай всех за наш столик, Иван Волгин гуляют! Официант, ты понял?

Официант подмигнул напарникам и в момент ока столы оказались сдвинуты, бутылки и закуски богато усыпали скатерти, девушки без лишнего жеманства порхнули к загулявшим пилотам.

Веселье набирало обороты, подтягивались пилоты и техники, узнавали в чем причина веселья и смело окунались в пучину пьянки, благо никто укорота не делал и в напитках отказа не было.

Иван Волгин гуляют… эхом звучало в голове Ивана, он не осознавал до конца причин своего внезапного богатства, но факт оставался фактом даже после пятой бутылки медовухи. Причем не простой медовухи, а той самой, что он проспорил проклятому поляку, чтоб он сдох скаженный.

Разделяя с друзьями и собутыльниками радость неожиданного богатства, Иван не переставал думать, как же так случилось, что приснившиеся деньги, сами собой свалились ему на счет. Может они случайно заблудились в дебрях банковских счетов и неожиданно упали в иссохший колодец Иванова благосостояния? Значит, сон в руку был! А снами известно кто ведает, не сами по себе такие счастливые сны бедному пилоту снятся.

Стало быть, все правильно, справедливо, так бог решил — обрадовался Иван неожиданной догадке и расплылся в счастливой улыбке. По всей видимости, только тяжкие думы о причине и первоисточнике неожиданного богатства удерживали Ивана в сознании после пятой бутылки медовухи. Разрешив загадку, Иван пал жертвой излишнего возлияния — говоря по-русски, свалился под стол и счастливо уснул, пристроившись на глиняном кувшине, словно на пуховой подушке.

Последняя мысль, мелькнувшая в сознании Ивана, показалась ему странно знакомой: «Меньшиков! Твоя цель Меньшиков! Ты должен найти Меньшикова!» Он улыбнулся причудам пьяного сознания, отмахнулся от той мысли, как от назойливой мухи и продолжил падение в сон.

Где-то на грани между сном и явью Иван споткнулся о так и нерешенный вопрос, каким образом сигнал о бедствии пришел раньше, чем то бедствие произошло? И как в недрах системы слежения пересекутся два факта — сигнал, которого не было и сигнал, посланный по его, Ивана, приказанию? Но мысль эта не потревожила Иванова сна, шмыгнула серой рыбкой и пропала в темной мгле.

По странной иронии судьбы счастливому миллионеру снов в этот момент не снилось никаких. Видимо Господь посчитал свою миссию по отношению к рабу божьему лейтенанту Ивану Волгину исполненной и направил благодеяния свои на прочих праведников. Так это или иначе, нам не ведомо, но спал Иван долго и проснулся в состоянии ужасного похмелья.

* * *

И снится нам не рокот космодрома…

Иван с трудом приоткрыл глаза и медленно обвел мутным взглядом окружающую его реальность. Удручающая действительность с трудом добиралась до сознания, порождая в мозгах ужасное по своей сути осознание. Камера… одиночная… он прикован… за руки и за ноги… мама родная, сколько ж я народу убил???

И главное — в памяти пусто, как в церковной кассе. Видать пытали палачи поганые, на дыбе крутили, батогами били, иголки под ногти загоняли раскаленные. Он вздрогнул от ужаса и попытался взглянуть на руки. Но руки не смогли поднять тяжелые цепи. Да и полутьма камерная скрывала от взора ужасные подробности пыток.

Боже, как все болит, особенно голова, словно кто молотом бьет по наковальне в самой черепушке. Трудно дышать, как хочется пить, сволочи, палачи! Он с трудом захрипел, пытаясь крикнуть, и вновь бессильно упал.

В тот же момент дверь камеры заскрипела и открылась. В дверном проеме на фоне яркого света возникла молчаливая темная фигура. От нее веяло ужасом, она была предвестником смерти, посланцем ада, ужасным свидетелем последних мгновений его жизни.

— Казнить? Уже? Желаю апелляцию подать… — едва слышным голосом, с трудом шевеля распухшими губами, потребовал Иван.

Имеет право… он боевой пилот… жизнь за царя клал… или еще чего клал куда-то… нельзя без суда и следствия к стенке и в распыл! Мы еще поборемся, мать вашу, сатрапы.

— Вашбродь, какую-такую апелляцию? Вы рассольчику вот хлебните, апелляция подождет.

Раздался громоподобный щелчок выключателя и камеру залил яркий дневной свет. Иван зажмурился от боли в глазах. Холодный рассол сам собой потек в открытый рот, растекаясь по организму живительным эликсиром.

— Во-о-о-т, так-то оно лучше будет! А то апелляцию, иде ж ее найдешь в нашей бордели? Без апелляции обойдемся, к лешему ее. Аппеляция, паря, тебе не треба, пей рассольчик и отдыхай. Куды теперь спешить-то? Теперича, соколик, спешить некуда.

Одно к одному, в цепи заковали, апелляция не поможет, видать расстрельная статья ему вышла. Сейчас напоит изверг и поведет приводить приговор в исполнение. А там…

— Отец, — сызнова продрав глаза, он увидел перед собой лицо пожилого солдата, — за что меня сюда? Много я народу убил? — тоскливо спросил Иван, рисуя в голове самые мрачные картины.

— Не, народу никого не убили, вашбродь, а вот мебеля… мебеля изрядно и все вдрызг.

— А за что же меня приковали тогда? — с обидой в голосе спросил Иван.

Перебор получается, с какой стати такие меры, в первой что ли мебеля крушить по пьяной лавочке? Отродясь такого не водилось, чтобы за убытки заведению в камеру и на цепь сажали, как убивца какого-то.

— Вы сами изволили требовать… — ухмыльнулся солдат, обтирая крахмальной салфеткой рассол с лица Ивана.

Сам? Вот тебе бабушка и Юрьев день! Новые времена настали — с каких это пор в тюрьму по желанию сажать стали? А суд на что, а присяжные с прокурором? Произвол, бардак! Или врет старик, мозги пудрит, наводит тень на плетень, а концы то с концами не сходятся.

— От чего же цепи блестят, как золотые? — прищурился Иван хитро.

— А как же им еще блестеть, раз они золотые и есть? — удивился старик. — Я же говорю, вашбродь, вы сами изволили приказать, мол прикуйте меня золотыми цепями к стене и ключ выбросьте в космос.

— Ключ? Выбросить? — в голове Ивана забрезжило ужасное предчувствие. — А как же я теперь? Всю жизнь буду прикован?

— Мы же с понятием, вашбродь, кто же их выбросит, вот они ключики. Только они вам без надобности, браслетики-то не защелкнуты!

— Это правильно, это хорошо, — бормотал Иван, освобождаясь от золотых оков. — Погодь, отец, браслетики-то никак тоже золотые?

— А то ж! — ухмыльнулся в усы старик.

— Тут золота килограммов на пятнадцать! Кто же так разорился, извиняюсь спросить?

— Вы и заплатили, вашбродь! — усмехнулся солдат, высвобождая затекшие руки Ивана из золотых оков.

— Вот тут ты врешь, отец, откуда у меня такие деньжищи, ограбил кого что ли? — съязвил Волгин, поймав старика на самой откровенной брехне.

По чести сказать, в голове Ивана, как и в кармане, давно уже было, как в степи после пожара — пусто, сухо и темно. Одна непрерывная тоска и тяжесть. Но главное помнил хорошо — с его пилотским окладом такие цепи не купить. Одно из двух: солдат врет или он точно кого-то ограбил.