Читать книгу "Дверь в глазу - Уэллс Тауэр"

Полицейский берет тебя за руку.

— Идем. Лезь в машину, там прохладно.

Собрав с помощью полицейского все конверты и каталоги, ты садишься на пассажирское место. Он включает кондиционер и направляет все вентиляционные дырочки в твою сторону. Потом прибавляет обороты. Приятный холодный ветерок с легким ароматом лекарств, как в приемной у стоматолога, овевает твое лицо. У мамы нет вещей, которые пахли бы так свежо и чисто.

Рядом торчит дробовик в металлическом держателе. На заднем сиденье лежат и другие полицейские атрибуты: большой черный фонарь и блокнот в кожаной обложке, как у военных. Почему-то эти предметы кажутся тебе более реальными и пугающими, чем дробовик, который выглядит не совсем настоящим из-за того, что ты много раз видел в фильмах его точные копии.

— Как ты? — спрашивает он тебя. — Голова не кружится?

— Нет. Все нормально.

— Что это у тебя здесь? — спрашивает он, показывая на своей губе то самое злосчастное место.

— Это просто грибок. Он у меня давно.

Полицейский смотрит на тебя долгим взглядом. Его ноздри неприязненно расширяются. Потом он берет в руки рацию.

— Алло, двести пятый. Можете отменить вызов на Роджерс-роуд. У мальчишки малость закружилась голова, и он упал в обморок. Сейчас уже все тип-топ, — сообщает он, подмигивая тебе, хотя ты не очень хорошо понимаешь зачем.

Тебе становится ясно, что ты чуть-чуть презираешь его за то, что он так легко позволил себя одурачить. А он продолжает говорить.

— Сегодня мне кофе не понадобится. Теперь, когда я увидел, как ты тут лежишь без движения, я весь день буду на взводе. В смысле, я уж думал, у нас на совести еще одна смерть ребенка.

Ты настораживаешься при словах «еще одна». Прошлой весной на площадке для гольфа нашли Саманту Мили, девятилетнюю девочку из твоей школы: она висела на клене голая, удушенная бельевой веревкой. За пару недель до этого ты встречал ее на автобусной остановке. Саманта — маленькая бесстрашная озорница с заразительным хрипловатым смехом. В тот день, к великому огорчению ее старшего брата, она пыталась стащить штаны с каких-то мальчишек и забавы ради громко ругалась. Она была восхитительна.

Ты еще ни разу в жизни не целовался, но уже думаешь о сексе. Ребята всего на два года старше тебя уже начали им заниматься. Когда ты узнал, что человек, задушивший Саманту, перед этим ее изнасиловал, первое, что пришло тебе в голову, было: «По крайней мере, она не умерла девственницей» — мысль, которой ты не мог бы поделиться даже с самыми испорченными из друзей.

Ты чувствуешь настоятельную потребность заговорить хоть о чем-нибудь, лишь бы не думать об убийстве Саманты Мили. Ты показываешь полицейскому объявление про леопарда.

— Вы слышали об этом? — спрашиваешь ты. — Где-то здесь бродит леопард.

Он берет листок в руки и рассматривает.

— Кто-то держал его дома.

— Не знаю, кто станет держать у себя такого зверюгу, но одно могу сказать точно: это опасные люди.

— Наркобароны, — говоришь ты.

— Возможно. А может, байкеры. Ей-богу, все в этих краях меняется. Уже ни в чем не разберешься. Раньше это был славный тихий городок, а теперь — одно из тех мест, где может случиться все что угодно.

Он возвращает тебе листок. Ты тянешься к двери.

— Спасибо, — говоришь ты полицейскому. — Мне пора идти. Отец, наверное, уже заждался.

Ты дергаешь ручку, но дверь заперта.

— Ну нет, приятель, никуда ты не пойдешь, — говорит он с суровой заботливостью, от которой тебе становится не по себе. — Я довезу тебя до дома. Вдруг ты снова кувырнешься, расшибешь голову? Тогда у меня будут большие неприятности.

Он включает скорость, и машина едет вперед. Те колючие ветки, что подлиннее, с визгливым скрежетом чиркают о машину, и тебе неловко, что на ней останутся следы.

— Спасибо, — говоришь ты полицейскому, как только в поле зрения появляется твой дом. — Спасибо, что подвезли и вообще.

Он поворачивает к садовому измельчителю, возле которого спиной к вам стоит твой отчим.

— Это твой отец? — спрашивает он. — Пожалуй, надо с ним поговорить.

Ты не хочешь этого, но ничего не можешь поделать.

Вместе с полицейским вы идете по лужайке к отчиму. Лужайка заросла сорняками, которые разбрасывают семена, если их тронешь. Вокруг блестящих ботинок полицейского взрываются маленькие облачка, оседая в отворотах его брюк.

Отчим продолжает засыпать в измельчитель листья, хотя вы уже в трех шагах от него. Наконец поворачивается и смотрит прищурившись — на полицейского, потом на тебя. С него градом льется пот, и волосы на его голой груди слиплись десятками черных завитков. Он выключает измельчитель. Вид у него враждебный и озадаченный.

— Вы кто? — спрашивает он.

— Полицейский Берендс, сэр. Я проезжал мимо и нашел вашего сына лежащим на земле. Ну и напугал же он меня!

— Хм. — Отчим поворачивается к тебе. Глаза у него по-прежнему чуть сужены. — И что ты делал, лежа на земле?

— Не знаю, — отвечаешь ты. — У меня закружилась голова, а потом я уже очнулся. Наверное, потерял сознание.

— Вся почта была разбросана, а он лежал лицом вниз, — говорит полицейский. — Не знаю, что именно с ним случилось, но он здорово меня напугал. Я думал, в него стреляли.

— А может, ты просто присел и уснул? — спрашивает отчим после некоторого размышления. — Наверняка так оно и было.

— Никуда я не садился, — говоришь ты. Это в его духе — сомневаться в правдивости твоей истории, даже когда ее подтверждает представитель закона. — Я упал.

Отчим берет тебя за подбородок большим и указательным пальцами и поворачивает твое лицо то так, то сяк, словно это вещь, которую он собирается купить.

— Надо же, как ты аккуратно упал, — говорит он. — Обычно, когда теряют сознание, падают всем весом. А на тебе ни царапинки.

— Я не знаю, как я упал. Я не видел.

— Ладно. Иди в дом, — говорит отчим.

Но ты не двигаешься. Не хочешь. Солнце прячется за облако. Что-то должно произойти. Ты не знаешь, что именно, но ты чувствуешь это и стоишь с почтой в руках, почесывая острым уголком журнала подбородок в том месте, где наконец-то пробился один-единственный драгоценный волосок.

— А как повезло, что я вовремя его нашел, — говорит полицейский. Похоже, он пытается выудить из твоего отчима слова благодарности или рукопожатие, и тебе становится его жалко. — Вдруг кто-нибудь свернул бы на скорости и переехал его? Так что все еще удачно закончилось.

— Ага, очень удачно, — отвечает ему отчим и, повернувшись к тебе, говорит: — Иди в дом и жди мать.

Но ты стоишь неподвижно. Вдруг из леса, с той стороны, где натянута бельевая веревка, доносятся треск сломанной ветки и шорох, словно кто-то тяжело ступает в тени деревьев. Ты начинаешь дышать быстро и неглубоко. Закрываешь глаза. Представляешь его — леопарда, как он большими скачками пересекает лужайку и его лопатки поднимаются и опускаются при каждом скачке.