Читать книгу "Тарантул - Герман Матвеев"

«А не поехал ли он тоже на кладбище? – подумал Трифонов, вспомнив, что два дня тому назад он по сигналу Вали пошел следом за женщиной и потерял ее в Александро-Невской лавре, на Никольском кладбище. – Проверить!» – решил он.

Подняв руку, Трифонов остановил военную полуторку*.

– Ну, чего ты? – грубо спросил шофер, высовываясь из кабины.

Вместо ответа Трифонов вытащил из кармана служебное удостоверение и поднес его к самому носу водителя.

– Куда едешь? – спросил он, забираясь в кабину.

– В Рыбацкое*.

– По пути, значит. Жми, браток.

– А инспектор?

– Это я беру на себя…

Шофер не заставил себя уговаривать. Машина сразу пошла с недозволенной скоростью. У вокзала они перегнали трамвай, развернулись и понеслись по Старо-Невскому*.

– Давно за баранкой сидишь? – спросил Трифонов.

– С тридцатого года. А что?

– Ничего. Заметно, что не новичок.

От этой похвалы нахмуренные брови солдата разошлись и глаза потеплели.

Вот и площадь. У входа в Александро-Невскую лавру стояли часовые. Здесь расположены воинские части. Еще минута – и показались красные здания складов.

– Затормози-ка, браток. Я вылезу. Спасибо!

Выскочив из кабины, Трифонов перебрался через канаву и остановился возле толстого ствола липы. Раньше Никольское кладбище было обнесено высоким деревянным забором, но в первый год блокады его растащили и сожгли в «буржуйках».

Через кладбище ходило много народу, особенно по утрам, сокращая себе путь на мельницу имени Ленина и некоторые другие заводы.

Никольское кладбище самое богатое в Ленинграде, и не случайно здесь так красиво. Массивной постройки склепы, часовни, памятники, различной расцветки кресты из камня, мрамора, причудливые решетки. Между могилами стоят громадные деревья, и везде, где только возможно, растет кустарник и высокая трава. Все усыпано желтыми листьями. Здесь похоронено много известных литераторов, художников, композиторов, полководцев, флотоводцев, государственных деятелей и, наконец, просто богатых людей.

Трифонов прошел по протоптанной дорожке до поворота. Вот здесь свернула посетительница аптеки и куда-то исчезла. Правда, потерять человека в этих зарослях нетрудно – стоит тому сделать только два-три шага в сторону. Пройдя немного вперед по дорожке, Трифонов свернул и, спрятавшись за кустом бузины, огляделся. Сзади него, за чугунной решеткой, стоял высокий крест из черного полированного камня, весь облепленный желтыми листьями. Справа и слева два дерева. Через оголенный куст хорошо просматривалась часть дорожки до поворота.

Время еще есть. Можно выкурить папиросу.

Через несколько минут послышался женский смех, и на дорожке появилась группа женщин в ватниках. Впереди шла высокая девушка и тонким прутом сбивала мертвые листья, упорно державшиеся на ветках. Сзади шагали трое.

– Ой, девочки, смотрите! – сказала одна из них, задерживая подруг. – Вроде как человек…

На мгновение Трифонов замер, подумав, что девушка заметила его, но сразу успокоился. Девушки смотрели куда-то в сторону и вверх.

– Да это только кажется. Это на часовне какая-то штука сломана.

– А как похоже! Правда? Смотрите… Руки, и голова, и шапка… Ну прямо человек и человек… И нитку в зубах держит.

– Не выдумывай, Нюрка!

– Нет, верно. Смотрите!

– Это ветка.

– Такая тоненькая и прямая! Совсем как нитка.

– Девчата! Ну что вы там? – нетерпеливо крикнула передняя.

– Сейчас! Нюра тут человека увидела…

Группа двинулась вперед и, дойдя до поворота, снова остановилась.

– Ну, где твой человек?

– Да… Теперь не так. А нитку я все-таки вижу.

– Это не нитка. Какая-то проволока.

– Пошли, пошли!

Скоро голоса затихли, и Василий Алексеевич зажег потухшую папиросу.

«Почему на кладбище воображение людей обостряется и мерещится всякая чертовщина? – подумал он. – Ни с того ни с сего увидели человека с ниткой в зубах где-то на часовне».

Снова послышались шаги, и на дорожке появились двое пожилых мужчин. Они шли неторопливо и тихо разговаривали.

– Я не спорю… Речица*, может, и маленький город, но главное, что Рокоссовский* ударил, а тут враз и Ватутину* приказ. Коростень* взяли! – весело говорил первый. – Сломали, Паша, немца!

– Сломали его под Сталинградом, Кузьмич, – густым басом ответил второй. – Там у немца боевой дух надорвался. А у наших теперь образовался порыв. Это уж всегда так… Русских раскачать трудно, а как раскачаешь, так и не остановишь…

О взятии Коростеня и о наступлении армии Рокоссовского Трифонов узнал еще вчера вечером. «Значит, приказы уже переданы по радио», – подумал он.

Незаметно надвигались сумерки. Блестящая полированная поверхность мрамора потускнела, резко очерченные грани крестов начали терять свою форму и сливаться с общим фоном растительности. Уцелевшие листья срывались с деревьев и падали вниз. Сейчас они еще больше походили на каких-то странных порхающих бабочек. Сырость пробиралась к телу, и с каждой минутой становилось все холоднее.

«Значит, ошибся, – с огорчением думал Трифонов. – Упустил и второго. Не везет».

Он уже собирался покинуть свой пост, когда услышал шорох. По дорожке кто-то шел. Трифонов вытянул шею и затаил дыхание. Человек приближался к повороту.

«Он!»

Несмотря на полумрак, Трифонов сразу узнал посетителя аптеки. Финка, очки, «светлячок». Мужчина шел быстро. На повороте он остановился, огляделся и, никого не видя, крупными шагами направился по дорожке. Свернул у железной оградки, над которой возвышался белый мраморный крест. Трифонов подался вперед. Голова мужчины мелькнула темным силуэтом на фоне часовни, показалась еще раз за низким кустарником и исчезла.

Был момент, когда хотелось ринуться вперед, срезать угол и, прячась за кустами, двигаться за человеком, но какая-то сила удержала.

«Нельзя! Может заметить».

Только сейчас Трифонов почувствовал, как тяжело он дышит и как бьется сердце. Видимо, подолгу задерживал дыхание и сам этого не замечал.

«Вот, значит, какие дела!.. – с глубоким вздохом подумал он. – Будем считать, что опять упустил, но зато теперь на верном следу. Делаем вывод. Где-то здесь, на кладбище… Прячут они тут что-нибудь или сами прячутся?» – размышлял про себя разведчик, прислушиваясь к доносившимся отовсюду звукам.

Справа, за складами, по Шлиссельбургскому шоссе изредка проходили машины, далеко за спиной посвистывал паровоз, но все эти звуки были живыми, знакомыми и не имели никакого отношения к «могильной тишине». На кладбище стоял какой-то особенный покой, и ни шелест падающих листьев, ни ветер, шуршащий ветвями, не нарушали, а скорее подчеркивали его.