Читать книгу "За стенами собачьего музея - Джонатан Кэрролл"

— Разве тебя это не пугает?

— Раньше, может, и напугало бы. А теперь лишь помогает лучше понимать многие вещи. Как людям, которые умирают, а потом возвращаются к жизни. У всех у них после этого появляется одно общее качество: они больше не боятся умереть, поскольку знают, что именно ждет их на том свете и что это прекрасно. Попутешествовав и получив возможность получше разобраться в самой себе, я стала бояться гораздо меньше. И вообще теперь отношусь к себе гораздо лучше. Я действительно лучше, чем большинство других людей. Более умная, добрая… и все такое.

Я рада, что ты был там и знаешь, на что это похоже. Я помню этого водителя. Он был такой молодой. Я и тогда знала, что парень заинтересовался мной, поскольку он буквально глаз с меня не сводил. Но так ничего и не предпринял — уж больно он был застенчив и не уверен в себе. Так и сидел с остальными водителями и пил скотч, а затем бухнулся лицом на стол и отключился! Когда мы уходили спать, он все еще так там и лежал.

Банан — самый демократичный из фруктов: кто бы его ни ел, все выглядят одинаково смешно.

Бронз Сидни, Кумпол, я и доктор Билл Розенберг, наш сосед, стояли возле развалин нашего дома в Санта-Барбаре и ели бананы. Кумполу бананы очищал я.

— Билл, это твоим одеколоном повеяло, или ты просто не сдержался?

— По-моему, в тебе просто говорит обида на то, что твой дом теперь выглядит, как небольшое поле для гольфа.

— У нас есть страховка.

Сидни с удивлением посмотрела на меня.

— Надеюсь, ты не собираешься отстраивать его заново? — Не-а. Похоже, нам обоим больше не очень-то хочется здесь жить.

Билл доел свой банан и бросил кожуру туда, где раньше был мой сад.

— Но ведь ваша квартира в Лос-Анджелесе тоже накрылась. Где же вы тогда собираетесь жить? — Тут он подозрительно сдвинул брови. — Уж не хотите ли вы снова зажить вместе?

Тут мы с Сидни хором ответили:

— Нет!

— Гарри на несколько недель уезжает на Средний Восток.

— Я решу, как поступить, когда вернусь. Может, если я все же возьмусь за работу, мне и вообще пока не потребуется жилье. Проект намечается всерьез и надолго. Так что я должен буду постоянно присутствовать на стройплощадке.

— А что за проект?

Я доел свой банан и швырнул кожуру туда же, куда незадолго до этого Билл.

— Собачий музей в Сару. Кумпол медленно завилял хвостом.

— Собачий музей? А пса ты, значит, собираешься взять с собой в качестве технического консультанта? -фыркнул Билл.

— Он действительно отправляется со мной. Они хотят, чтобы Кумпол послужил моделью для статуи над главным входом.

— С чего бы это?

— А с того, что он верз.

— Да, Гарри, это, конечно, многое объясняет. Сидни взглянула на меня.

— Ты что — и в самом деле собираешься взять его с собой?

— Обязательно. Даже успел сделать ему все необходимые прививки.

— Кому нужен собачий музей в Сару? Ведь это там, кажется, постоянно воюют с фундаменталистами? Вчера вечером об этом как раз говорили в новостях. Лично я на твоем месте, Гарри, держался бы подальше от этого арабского бардака. Если не хочешь, чтобы тебе всадили в задницу ятаган из рога носорога. — Рисковый парень Билл взял еще один банан из грозди, которую держала Сидни, и принялся его чистить. Мы с интересом наблюдали за ним.

Новый день в Санта-Барбаре вроде обещал быть погожим. Единственное, что его омрачало, так это раскинувшийся перед нами ландшафт: бывшее владение Радклиффа, которое сейчас здорово напоминало местность, где недавно взорвалась небольшая атомная бомба.

Розенберг позвонил почти сразу после землетрясения, дабы сообщить нам, что от нашего дома почти ничего не осталось. И вот, наконец, мы в первый раз собрались и приехали посмотреть на повреждения. Собственно, это были скорее не повреждения, а полное разрушение и исчезновение. Честно говоря, больше всего я был потрясен не тем, что осталось, а тем, что исчезло. Ладно, допустим, земля разинула свою огромную пасть и кое-что поглотила, а остальное искрошила в пыль своими зубищами. Все это я готов понять и смириться, но ведь на том месте, где совсем недавно стоял большой и тщательно отделанный дом, просто практически ничего не осталось. И дело тут совсем не в том, что любые творения Гарри Радклиффа способны выдержать полную толику гнева Господня, а в том, что ведь проклятый дом попросту взял да и исчез!

— Такое впечатление, будто появилась какая-то летающая тарелка, всосала его в свой трюм и умчалась обратно к себе на Сатурн.

— Интересно, что ты сейчас чувствуешь, Гарри?

Я взглянул на Сидни и прищурился, поскольку утреннее солнце из-за ее плеча било мне прямо в глаза.

— Меня будто изнасиловали. Дом был просто чудесный. Идеально сочетался с холмом и придавал приятный человеческий колорит окружающему пейзажу. — Я хотел было еще что-то добавить, но тут у меня пропала всякая охота говорить.

— Слушай, Сид, а как ты считаешь, почему мой дом остался совершенно невредим?

— Просто счастливое стечение обстоятельств, Билл.

Я ухватил Сидни за руку и притянул поближе к себе, так, будто мы с ней вдруг оказались посреди бескрайнего бушующего моря, а она была моим спасательным кругом.

— Ведь дома — это единственная реальность моей жизни, Сид. И единственное, что я умею делать хорошо.

Она кивнула. И продолжала кивать.

— Как же мне быть, если и они вот так берут и исчезают?

— Ты можешь отстроить дом заново, Гарри.

— Но ведь это не то же самое! Это все равно, что клонировать человека по одному из его волосков. Да, конечно, мы можем поднять старые чертежи, построить его точно таким же. Но он все равно никогда не будет таким же! Этот дом мертв. Его больше нет. И остается только водрузить над ним могильную плиту.

Я двинулся вниз по склону холма к своей машине. Там, где за густой рощей невысоких сосен, наполняющих сухой калифорнийский воздух пронзительным северным ароматом, снова становится виден океан, я остановился, обернулся и крикнул:

— Знаете, в чем разница между трагедией и комедией? Трагедия напоминает нам об ограниченности жизни. А комедия убеждает, что никаких ограничений нет.

— Поставь «Секс Пистолз»[51].