Читать книгу "Город смерти - Виктор Глумов"

На «центральной площади» — вытоптанном до глины лугу — стояли накрытые столы, за которыми восседали аборигены. Сейчас они замерли на своих местах, только трое забулдыг пели обнявшись… Да еще годовалый карапуз в ближайшей луже лупил по голове сверстника. Сотня или полторы жильцов, вот и вся деревня. В центре «площади» высилось что-то вроде шатра.

— Это что еще? — Сандра подошла к Леону, вытирая рот.

— Сейчас узнаем.

Истошно, будто ему сворачивали шею, закукарекал петух.

Местные, раззявив беззубые рты, таращились на незваных гостей, еще не решив, приветствовать их или спасаться бегством. Кто-то шустро уползал на четырех костях. Ревел басом ребенок.

— Да это ж Леон! — пьяным голосом завопил мужик с бородой, похожей на паклю.

И началось. Повскакивали, рванули навстречу. Пока Леон пожимал руки столпившимся вокруг него аборигенам, Вадим привалился к заляпанному грязью БТР и судорожно вздохнул. Сандра села на корточки рядом.

— Ты их знаешь? — спросил он.

— Не, я тут впервые. Мутики… Они обычно мирные, зашуганные.

Вот на фига они сюда приперлись? Что им тут надо? Искать, откуда «провалился» дезертир Андрюшка?

Как бы то ни было, нужно брать себя в руки и функционировать. Налаживать контакты с местным населением, выяснять, что за праздник. Если повезет, присоединиться, телочку снять.

Вадим закрутил головой, высматривая средство релаксации и…

…свят, свят, свят! Ну и рожи! Кто кривой, кто косой… у бабищи вон — пасть будто разорвана, рот не закрывается и шеи нет. Головогрудь. Вместо второго подбородка — сиськи! А вон хлопает и притопывает парнишка… Вадим отвернулся. Правая половина туловища — сплошной ожоговый рубец, и вместо руки — щупальце. Рука как щупальце. Бля-а, вместо второй тоже… мацальце! Да музей уродов баснословные бабки отдал бы за один такой экземпляр! Или вон дядька поперек себя шире. Бочка на ножках. И не жирный ведь, это его так расплющило, словно, когда он был маленький, его надули, вставив в зад соломинку. Горожане — красавцы в сравнении с этими образинами!

Местный забулдыга, спавший рожей в тарелке, поднял харю… синий. Сине-фиолетовый. Старина Босх знал толк в извращениях, но природа его переплюнула.

А дети! Дети обступили пришлых. Девочка (грязная тряпица бантика на жидких волосенках, ноги колесом, руки — палочки, тоже кривые донельзя, вздутый живот под рубашонкой) потянулась к Сандре, погладила бедро. Сандра гулко сглотнула и отвернулась.

Толпа оживилась и загудела. Леон уходил все дальше, облепленный сельчанами. Каждый старался к нему пробиться, за руку подержать, по спине похлопать. Он выделялся среди них, как породистый скакун среди зоопарковских пони… Действо напоминало ярмарку из фильма о Древней Руси в стиле «разлюли-малина». Добрую ярмарку с медовыми пряниками и дрессированными медвежатами.

Главное, не обращать внимания на перекошенные рожи. Люди празднуют, им весело. Они любят Леона, следовательно — друзья. В конце концов, каждый второй из них более-менее нормален. Вон парочка довольно милых девах. Одна черненькая в холщовом платьице до колен, вторая рослая, румяная, со вздернутым носом. И волосы чистые. Жопастенькая.

Перехватив взгляд гостя из города, вострушка затерялась в толпе. Явилась она спустя минуту с хрустальной вазой, до краев наполненной мутной жидкостью, протянула угощение Вадиму. Такие вазы раньше вдоль трасс продавали…

Сандра оттолкнула липнущую к ней мелочь, рванула в толпу за Леоном.

— Леон! — не выдержала она, но голос утонул в визгах и хохоте, и ей пришлось расталкивать веселящихся сельчан.

— Чей-то она? — Лицо девушки вытянулось от обиды.

— Это — что? — Вадиму дела не было до ее вопросов, его интересовал состав пойла.

— Свекольница. Добрая. Не хочешь?

— Не уверен. — Он покосился на длинного Ходока, смолящего самокрутку.

Похоже, его сие действо не волновало: глядит поверх голов, выискивает кого-то. Леона? Ясно, что он здесь не первый раз, ему привычны и мутные глаза, и повседневность уродства, и хохот гиен…

— Как тебя зовут? — обратился он к насупившейся девчонке.

— Анит, — улыбнулась она, демонстрируя ровные, хотя и желтоватые зубы.

Тем временем Леон — о чудо, он улыбался почти по-человечески! — пробирался назад в сопровождении паклебородого. За ним спешила Сандра, растерянная и подавленная. Уголовник жестом подозвал Ходока. Анит, по-прежнему улыбаясь, предложила свекольницу Леону. Понюхал, кивнул, отхлебнул — значит, не опасно — и отогнал девчонку.

— У них тут свадьба, — сказал он. — Ужрались, и теперь ничего вразумительного от них не добьешься. А те, что чужаков взяли, в отрубе.

— И что теперь? — Ходок задумчиво двинул челюстью.

— Ждать, пока протрезвеют. — Леон развел руками. — Вот такая хрень, товарищи.

— Да чего церемониться, — встрял Вадим. — За шкирку, рожей в воду — живо оклемаются.

Леон обнял его, широким жестом обвел сельчан.

— Смотри, это — община, семья. Иди, за шкирку кого-нибудь возьми. А потом тебя за шкварник — и на кол.

По спине продрал мороз, Вадим отступил на шаг. Забавная девушка Анит в сторонке переминалась с ноги на ногу.

И вдруг толпа расступилась. От самодельного шатра двигалась процессия: впереди — существо в тертых камуфляжных штанах и мешке поверх пузатого тела, позади — худющие девочка и мальчик лет двенадцати, которым посчастливилось родиться нормальными. Толпа расступалась перед ними, как море перед Моисеем. В руках у детей — поднос, а на подносе — о Господи! — каравай! Румяный каравай с «косичкой»!

— Дорогие гости, — пробасил толстяк с упором на «о», — не побрезгуйте! Рады будем, если с нами откушаете. Мы Жабу женим!

— Кого? — переспросил Леон.

— Лешку Бора. Не знаете его? — Толстяк повернулся к Вадиму и дохнул в лицо перегаром.

Чиркни спичкой — произошло бы возгорание.

— Да это неважно! Вон он сидит с невестой. — Толстяк указал на шатер. — Три мешка полбы отвалил за нее, аж похудал. А шо, девка молодая, не порченая ешо. У него мыши в голове дырку прогрызли, — он загоготал, — подавай ему непорченую. Сорок лет ждал взрослую, но непорченую. Перестоял, наверное. Мутов наплодит… Го-го-го!

Сандра сделала вид, что ей жутко любопытно. Ходок с интересом разглядывал шатер, где на соломе восседали жених с невестой. Наконец дети протянули дорогим гостям каравай, накрытый пусть потертой, но стираной тряпкой. Каравай был уже надломлен женихом и невестой. Вадим отщипнул кусок, отправил рот и зажмурился от удовольствия: он напоминал старый добрый отрубной хлеб.

— Нравится? О-го-го-го! У вас в городе такого не сыщешь! — проговорил толстяк, ретируясь.

— Гуляем? — Ходок с надеждой уставился на Леона.