Читать книгу "По живому. Сука-любовь - Лилия Ким"

— Не надо обгонять автобус по встречной, — серьезно говорит она. — Поедем за ним.

— Не опоздаем? — я послушно пристраиваюсь в хвост пригородному автобусу, который тащится как старый больной динозавр.

— Лучше немного опоздать, чем разбиться, — назидательно отвечает мне дочка.

— Логично, — соглашаюсь я.

Через пару километров автобус сворачивает к остановке, и мы наконец получаем возможность ехать с нормальной скоростью. Внезапно слева появляется и тут же нас обгоняет жемчужно-серый «Линкольн Навигатор». Я непроизвольно сворачиваю голову в его сторону. Редкая машина в наших краях. А какая красивая, какой цвет!

— Не глазей по сторонам! — тут же кричит бдительная Лиза. — Впилимся во что-нибудь!

Мое терпение начинает потихоньку давать слабину.

— Слушаюсь, ваше высочество, — говорю я, — но позвольте заметить, мэм, мы с вами едем в танке и довольно медленно. Поэтому если наш а-агромный джип во что-то и «впилится», как ты говоришь, то бедное «что-то» раскатаем в лепешку. А наша страховка покроет все убытки.

— Тебе бы только деньги тратить, — парирует Лиза.

Когда пар грозит сорвать клапана, надо хоть немного сбросить давление. У меня вырывается сварливое:

— Ну, учитывая, что за три года мы заплатили этим жлобам почти десять тысяч, будет справедливо, если и они хоть раз на наш ремонт разорятся.

Самое ужасное, что на самом деле я так не думаю!

— Не отвлекайся, веди машину, — ровным, спокойным, учительским тоном прерывает мои рассуждения Лиза.

Тут я начинаю заводиться, но знаю, что если только открою рот и позволю себе начать говорить — мгновенно дойду до состояния, в котором сама себе противна. («Не смей со мной так разговаривать! Я тебя родила, я ночей не спала, я работу себе выбрала такую, которую можно дома делать, чтобы ты с мамой росла, а не с чужой теткой!..» — Фу!) Но сдерживаться так трудно, что у меня из глаз начинают катиться слезы. Нет, нельзя себя жалеть, нельзя устраивать истерики Лизе. Она ведь не со зла. Она ребенок. Ей всего пять лет. Она повторяет за Валерой. Я для нее не авторитет. Она меня совсем не уважает. Потому что у Валеры справедливые претензии. Мне даже возразить нечего. Да, я ничтожество. Да, он заботится обо всем. Да, я вишу на его шее мельничным жерновом. Не в материальном смысле. На жизнь себе я могу заработать. И даже на хорошую жизнь. Просто я «социальный инвалид» — не чувствую других людей, не умею с ними общаться и строить отношения. Как с Натэллой. Надо было по-простому, чтоб дорого-богато, а стоит три копейки. Это же так просто! А я что? «Простота, возведенная в концепцию». Тьфу! Дура! Дура!

Слезы уже катятся по щекам градом. Правда, нечем крыть? Правда! Правда! Правда!

— Мам, не истерикуй! — недовольно одергивает меня Лиза. — Мы сейчас точно во что-нибудь врежемся!

Я прикусываю себе губы с такой силой, что чувствую во рту соленый вкус крови. Глубоко вдыхаю и начинаю медленно выдыхать, считая про себя: раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять. Потом еще раз и еще. На светофоре останавливаюсь и опускаю взгляд на свои руки, чувствуя, что с ними что-то не так. Пальцы одеревенели и побелели от напряжения, с такой силой я сжимаю руль.

Наконец, последний поворот — и мы перед знакомым зеленым забором.

— Приехали, — говорю я, прикладывая тыльные стороны ледяных ладоней к опухшим глазам.

В Лизиной группе всего пять детишек и очень деятельная воспитательница. Она уделяет много внимания не только каждому ребенку, но и каждому родителю. А мне совершенно не хочется слушать ее нотации, что ребенок не должен видеть родителя неуверенным, сомневающимся или трясущимся от страха. Он, ребенок, от этого теряет чувство безопасности. Хватит с меня на сегодня учителей жизни.

— Доброе утро, Лизонька! — ласково улыбается Майя Михайловна моей дочке. — Ну что, будем сегодня ставить мировой рекорд вольным стилем?

При садике есть бассейн, и наша Лиза там первая пловчиха.

— Будем! — радостно кивает она и убегает от меня в раздевалку. — Пока, мам!

— Пока, мой сладкий, — машу я ей.

— Здравствуйте, Валерия Алексеевна, — вежливо, но очень сухо, одними уголками губ, приветствует меня Майя Михайловна, будто только заметила. — Извините, мне надо идти.

— Конечно, — киваю я. — До вечера.

— До свидания, — учтиво отвечает воспитательница.

На прошлой неделе Лиза заявила мне:

— Если бы Майя Михайловна была моей мамой, мне не надо было бы ходить в детский сад. А еще она всегда красивая, и папа мог бы везде ее с собой брать.

И это сущая правда. Нечем крыть. Нечем. Я себя ненавижу. Действительно, всегда подтянутая, аккуратная, величавая Майя Михайловна заслуживает моей «состоятельной» жизни больше, чем я сама ее заслуживаю. И она это знает. Это написано на ее надменном курносом лице.

Ее лицо далеко не единственное, где это написано. Все наши знакомые тактично и красноречиво замалчивают свое недоумение: как мог Валера, такой умный, красивый и обаятельный, жениться на мне? И сам он постоянно удивляется:

— Одинцова, ну признайся, ты, наверное, приворот на меня сделала? — говорит он в своей обычной полушутливой-полуобвинительной манере. — Ну скажи, ходила к бабке? Я лично другого объяснения не нахожу. Как я, — он делает акцент на своем «я», — мог на тебе, — он окидывает меня презрительно-жалостливым взглядом, — жениться? Не иначе, как временное помутнение рассудка, вызванное колдовством.

— Никакого колдовства, — отвечаю я, — все дело в моей необыкновенной сексуальной притягательности.

Валера хохочет.

— Ты себя в зеркало-то видела, коровища? Грудь — во! Попа — во! Бочонок такой перекатывается!

Он расставляет руки и ноги, как старый моряк, несущий под мышками пару бочонков пива, и ковыляет туда-сюда, изображая меня.

Я отставляю ногу в балетную позу, продолжая его смешить.

— А по-моему, очень грациозно! Оп! Демиплие, большой батман!

— Грациозно! — Валера изнемогает от смеха, фыркая и утирая слезы. — Такой шмат сала!

Он вышел на крыльцо курить, в доме этого не делается из-за Лизы. Я открыла створку кухонного шкафа и вынула бутылку уксусной эссенции. Набраться храбрости и выпить хотя бы полстакана. Сожжет пищевод и желудок. Всю оставшуюся жизнь буду питаться протертыми овощными супами, но пока заживет до состояния, в котором можно есть суп, от меня уже одни кости останутся. Я налила эссенции и поднесла стакан к губам. Нос и глаза обожгло кислыми парами. Представилась реакция Валеры. Он вызовет «Скорую», отправит меня в больницу, а потом позвонит кому-нибудь из своих бесчисленных знакомых, чтобы найти для меня психиатра. Вспомнились его слова: «Я никак не могу забить на тебя полностью. Просто взять и забить. Не думать — работаешь ли ты, следишь ли за своим весом, как ты общаешься со своими заказчиками, то ты им сделала, не то! Лера, я устал обо всем этом думать! Пожалей меня!» Если я выпью уксуса, муж решит, что я пыталась отравиться, а значит, у меня поехала крыша. В ушах зазвучал голос Валеры: