Читать книгу "Рыбки в пятнах света - Рику Онда"

сказать.

Он встречался с моими родителями, а я с его родителями – нет. Мать не пожелала меня видеть.

Дочь, которую она бросила двадцать лет назад. Оставила себе сына, а второго ребенка отдала чужим людям. Я понимаю, почему она не хотела встречаться с дочерью, от которой отказалась. Я ничуть не обижаюсь на нее. Родители не возражали против нашей встречи, однако я не чувствую в ней необходимости. Такая вот ситуация с обоюдного согласия. Нет смысла навещать ее только потому, что она больна.

С точки зрения логики все понятно, можно представить, почему Хиро колебался, говорить мне о матери или нет. И все же я была недовольна, потому что он, скорее всего, не раз бывал у нее в больнице, а я ничего не заметила. Это раздражало.

– Ну и как она? Самочувствие как? – спрашиваю я, подавляя недовольство.

«Не хватало мне еще раз потерять родного человека».

Его голос звучит у меня в голове. Похоже, он в самом деле боится потерять мать, поэтому эти слова и сорвались у него с языка. Надежд на выздоровление мало.

– Ничего хорошего, – отвечает он коротко и продолжает: – Ей нужен абсолютный покой. Врачи боятся, что даже легкое движение может вызвать еще одно серьезное кровоизлияние. Оперировать сложно, велика вероятность, что хирургическое вмешательство только ухудшит ее состояние. Остается только покой, но так из нее силы уходят.

– Но как же так?

Это все, что я смогла из себя выжать.

– А как с уходом?

Что ни говори, а в больнице пациенты очень нуждаются в помощи родных. Я слышала, что отчим Хиро – человек очень добросовестный. Представляю, как ему тяжело.

– Нормально. Отец очень много делает, – говорит он, чуть кивая. – Кроме того, Мисако иногда ее навещает.

Еще один неожиданный удар застает меня врасплох. Ненависть, которую я все время старалась сдерживать, в одно мгновение прорывает плотину и растекается по всему телу.

Все понятно. Мать не хочет видеть свою настоящую дочь. И я не обязана идти к ней в больницу. А она – невеста Хиро и станет ему родным человеком. Поэтому он и просит ее ухаживать за матерью.

Я срываюсь на крик:

– Позволь мне увидеть ее!

Он удивленно смотрит на меня.

– Позволь! Хоть одним глазом. Я ничего говорить не буду. Может, я больше никогда ее не увижу. Поэтому прошу: дай на нее взглянуть.

– Это… – запнулся он и отвел глаза.

«Не хватало мне еще раз потерять родного человека».

Я вижу в них замешательство и чувствую потрясение. Его нерешительность свидетельствует о том, что мать совсем плоха.

– Ну пожалуйста.

Я пододвигаюсь к нему, но он молчит.

Глава 17

Увидев лицо Аки, я очень пожалел, что не сумел удержать язык за зубами.

Идиот!

Испугался, что тот человек, возможно, погиб из-за моей неосторожности, вот и размяк, разболтался.

Рассказывать ей о маме я вообще не собирался.

Мама не хотела видеть Аки, потому что глубоко раскаивалась в том, как поступила с ней. Таким образом она заявляла о своей ответственности за то, что сделала с дочерью. Она была беспощадна к себе.

Я думаю, Аки это понимала, поэтому ни разу не выразила желания повидаться с мамой. Кроме того, она переживала и за своих приемных родителей. Какой смысл встречаться с родившей тебя матерью, если все равно уже ничего не исправишь? Только мучать себя лишний раз. Предположим, они бы встретились. Что бы возникло у Аки в голове? Человек есть человек. Появились бы всякие ненужные мысли. О потерянных годах, о том, как бы все могло быть, если бы… Так что для душевного спокойствия обеих лучше было бы не видеться.

Но я трус. Вот гляжу на Аки и сам себе противен.

Если человек может быть бессердечным до конца, это логично. В этом есть смысл, но есть и определенная слабость. Я не в состоянии держать все в себе, стараюсь до последней минуты, но в конце все-таки даю слабину. Когда до решающего момента остается совсем немного, перекладываю решение на других. Вот такой я тип.

И в том, что мы с Аки пришли к этому дню, тоже моя вина. Тайком я пытался найти повод, чтобы подвести черту под жизнью, которую мы вели, да так, чтобы в конечном итоге не оказаться свиньей. И она мне этот повод предоставила. И получилась, что соскочить захотел я, а виновата вроде она.

Я подтолкнул ее к тому, чтобы она выдавила из себя решающие слова, а потом поставила точку на проведенных вместе днях, решив обратиться в бегство.

Но еще болезненнее – понимание того, что отвращение, которое я к себе испытываю, – это не более чем попытка создать себе алиби. Во мне сидит расчетливость. Именно эта часть моего «я» решает, что я должен внушать себе отвращение, поэтому я делаю вид, что живу с этим чувством. Лишь делаю вид, и это приносит облегчение, позволяя оправдать себя в глазах других людей.

На самом деле я не испытываю ни вины, ни неприязни к себе.

Я ничего не испытываю. Да, вообще ничего, кажется.

Скажу больше: я не чувствую вины даже за то, что тот человек, возможно, погиб по моей вине. Только шок.

* * *

Я уже смирился с тем, что мамы скоро не будет.

Если бы она попала в больницу впервые, шок для меня был бы сильнее, но с ней случился уже второй удар, и я смирился с неизбежностью.

На наше счастье, отец оказался докой в домашних делах и справлялся с ними без труда. Среди людей его поколения такие встречаются редко. Он навещал маму в больнице, делал все по дому. Короче, помощь от него была огромная.

Мы оба в душе понимали, что мама домой не вернется, но, конечно, не говорили об этом. Мама тоже наверняка это чувствовала, но при этом не показывала ни тревоги, ни страха.

Она очень спала с лица и все время пребывала в полудреме, но иногда просыпалась, и мы разговаривали. В эти минуты ее глаза полны такого покоя и умиротворения, что даже страшно становится.

Я спросил: может, она хочет кого-то видеть?

Так разговаривают с родным человеком, когда знают, что ему уже немного осталось. Время, чтобы утешать и подбадривать, прошло, и надо было многое обсудить с мамой, пока она в сознании.

– Нет, – не задумываясь ответила она.

Я внимательно посмотрел на нее, стараясь понять ее истинные намерения, но так и не смог ничего прочитать в ее глазах.

– Хорошо, я понял, –