Читать книгу "Горизонт событий - Ирина Николаевна Полянская"

в болотистом овраге. После этого осатаневшие немцы схватили жителей окрестных деревень и согнали их в озеро. Стоял апрель, озеро едва оттаяло. По берегам его полицаи разложили костры. Они стояли и грелись у огня, призывая тех, что были в озере, выйти из воды и указать им путь в партизанский лагерь. И вдруг один человек, находившийся на берегу, увидел, как яркие ночные звезды пришли в движение и сошлись в середине неба прямо над головами стоящих в озере. Какой-то юноша не выдержал ледяной пытки и выбрался на берег, и одна звезда тут же погасла. Тогда тот, который увидел это с берега, вошел вместо него в воду, и звезда встала над его головой. Утром этот юноша по насыпи законсервированной в тридцатые годы железной дороги через лес привел гитлеровцев к партизанскому лагерю. Партизан там уже не было. Еще тлели угли от костров, в глубоких ямах, забранных жердями и укрытых еловым лапником, лежали мешки с зерном, в зимних землянках пахло сырыми ватниками, ружейной смазкой, махрой и бензином, в железных бочках с вырезанным дном и прорубленной сбоку дверцей для топки тлели коптилки из снарядных гильз, на нарах кое-где белели разорванные в клочья недописанные письма, и от жерновов, которые недавно вращала ходившая по кругу лошадь, пахло хлебом, а люди и кони исчезли за деревьями...

Они уходили по снежным дорогам, по зыбким тропам, ступая след в след, чтобы не провалиться в ледяную черную жижу, с ранеными, уложенными на носилки из плащ-палаток и жердей, ослабевшие держались за веревку, привязанную к седлам; на ночлег разгребали снег, настилали в яму лапник, ели сырую конину и из свежих лошадиных кож на скорую руку кроили чувяки на развалившиеся сапоги, обматывая их парашютными шнурами. Дожидались, пока немцы снимут блокаду, устраивали засады на дорогах, определяя по звуку мотора «опель» или «кнехт», захватывали спирт, мешки с солью или мукой, трубки холста, приготовленные для «посылок фюреру», сигареты «Бремер», колбасу, бидоны с льняным маслом. Они шли по следам партизан 1812 года. Копая землянки, находили штыки, топоры без топорищ, сабельные ножны, серебряные мундштуки и гвозди. А на глубине складских ям то и дело обнаруживали железные наконечники стрел, обожженные камни, кусочки глиняной обмазки, серповидные ножи, кремневые дротики, и эти находки свидетельствовали о том, что партизаны идут по верному следу, находясь вне временных координат, оккупированных врагом, на уровне фатьяновской культуры, — и потому были неуязвимы. Их окутывал дым древних костров и урочищ, они скрывались в могильниках, занесенных листвой деревьев, за остатками столбовых конструкций и оборонительных сооружений, под истлевшим и обожженным стволом, на дне кладбищенских могил и оттуда наносили удары по мостам, складам с боеприпасами, железнодорожным путям, ремонтным мастерским и водокачкам. Партизаны прятались на еще большей глубине, чем самые догадливые немецкие офицеры, строившие себе блиндажи в колодцах, и таинственные подземные коммуникации, вымощенные прахом предков, связывали их, как партизанская клятва, с Большой землей. И если мела пурга, стеклянная вьюга жгла лицо, ветер ломал хребты сосен, они чувствовали, что это тот же буран и метель, что и во времена древлян, разводивших огневища и выкорчевывавших огромные пни при княгине Ольге...

Анатолий часто отправлялся в командировки по району, и ему казалось: по всей земле идет грандиозное строительство, по дорогам снуют машины, к котлованам стянулись тракторы, вдоль железных дорог работают люди в брезентовых робах, в партизанских лесах прорубают просеки и возводят новые поселки, к которым тянут шоссе, разбросанные по району совхозы подсоединяются к тягловым подстанциям — с вертолета хорошо было видно, как прибывают на земле огоньки. Беседовал ли Анатолий с председателем колхоза о строительстве консервного завода, с агрономом о разработке севооборота с включением в ротацию многолетних трав для каждой животноводческой отрасли, с зоотехником о доставке к фермам кормов, с садоводом о сильной обрезке в маточном саду, территория которого в три раза превосходила суверенное княжество Монако, с ветврачом о причине овечьего кашля, он чувствовал, что все эти люди обладают простодушной верой в какую-то высшую целесообразность своего дела, давно перемахнувшую через общую цель строительства провозглашенного будущего, о котором говорилось сквозь зубы как о чем-то само собой разумевшемся. Анатолий почему-то не обладал этим простодушием. Главный редактор в соответствии с известным ему одному циркуляром росчерком пера умножал будущие пастбища на несуществующих коров, чтобы хорошую цифру в Москве заложили в бюджет.

Визжала лебедка, транспортеры подавали бетон, через дорогу от Белой Россоши вырубали лес, чтобы возвести новый поселок для сотрудников туберкулезного санатория, строящегося на высоком берегу Лузги. Но какое количество леса уходило со стройки по партизанской тропе в неизвестном направлении, подсчитать было невозможно. Простодушные люди вдохновенно засевают золотой пшеницей поля, удобренные фиктивной селитрой и мочевиной, и она разрастается, как лес, в котором засели в девоне партизаны, сплавляющие машины с цементом и мешки с зерном. Все больше коров, комбикорма, вишни в ивовых корзинах, зерна в мешках, горючего в цистернах, пиломатериалов в вагонах прицепливалось к мифическому паровозу, отправлялось по нереальным дорогам для строительства фантастического града, похожего на тот, что в ясную погоду был виден под волжской волной, — это стояло под водой затопленное в особо крупных размерах прошлое, измерявшееся приростом сала на костяке и бидонах молока, колосками и мерзлой хряпой, грозившими пятью годами без права переписки. Анатолий жалел об этом времени, видимом сквозь увеличительное стекло волжской воды, затопленном остро отточенными карандашами нескольких чиновников. Партизанскими тропами, насекомыми ходами уходит урожай будущего, чтобы вернуться к нам проросшим сам-третей из далекой Америки.

По воскресным дням, когда Шура проверяла школьные тетради, Анатолий отсыпался, как после тяжелого похмелья, потом быстро завтракал и, хоть дел в доме было невпроворот, уходил в лес. Переходил по мосту Лузгу, шагал через Кутково, Болотники, Рузаевку, Цыганки и Корсаково, заходил ненадолго в просторный храм Михаила-Архангела, где в это время пожилой отец Владислав страстным дребезжащим голосом произносил проповедь двум-трем старушкам, и выходил из Корсаково к лесу. Партизанскими тропами он спускался через шлюзовавшееся в сумеречных соснах время к своей затопленной деревне, давным-давно покинутой жителями на плотах, машинах, груженных разобранными строениями, переселявшимися на высокий берег Волги, на стрелку возле Шексны, где в считанные дни вырос поселок с индустриальными названиями улиц. Партизанский лес лежал на том же уровне, что и затопленный город Молога с окрестными деревнями, — это партизаны, уходя по тайным коммуникациям через Новомихайловский и Клетнянский лес на запад, затопили его в непроходимых дебрях вместе с землянками, шалашами из лапника, радиомостом, переброшенным к оперативному отделу 10-й армии, по