Читать книгу "Желанная недотрога - Кэрол Маринелли"

под водой – но холод, казалось, проник под кожу и не желал уходить. Выйдя из душа, она натянула халат – и услышала, как птицы, пролетающие за окном, тревожно кричат. Вдруг окно распахнулось! То был всего лишь ветер, но Миа упала на колени, сраженная страхом. Никогда в жизни она не была так испугана.

Глава 11

Данте без происшествий добрался до Рима – пилот успешно обошел грозу, и вскоре его встречал солнечный римский вечер. На машине Данте доехал до дома матери – и, хотя он не сообщил о своем прибытии, репортеры ждали у дверей.

– Эй, Данте! – кричали они. – А где Миа?

Но Данте стоило лишь взглянуть на них свирепым взором, и вопросов у них поубавилось.

Мать так легко успокоить ему не удалось – она распахнула дверь и с порога закричала:

– Данте, как ты посмел?! У меня на пороге стоят журналисты, репортеры обрывают телефон, а твои фотографии во всех газетах. Она разрушила мою жизнь, Данте, – как ты мог сделать это?

Данте в ответ поприветствовал своего бывшего учителя.

– Синьор Томас, – произнес он, – не оставите ли вы нас ненадолго наедине?

Тот поднялся – по‑прежнему высокий, но куда менее пугающий, чем в детстве, – и тут Анджела запротестовала:

– Он останется. Нам обоим хочется услышать твои объяснения того, как ты закрутил интрижку с женщиной, разрушившей мой брак.

– Никогда, слышишь, никогда не говори так о Миа, – прорычал Данте, окончательно потерявший терпение. Притянув мать к себе, он прошептал ей на ухо: – Если он останется, я не стану выбирать слова.

– У меня нет секретов от Дэвида.

– То есть он слепо верит каждому твоему слову.

Мать вздохнула – Данте заметил, что она уже не так рвалась в словесный поединок, как прежде. Подойдя к своему любовнику, она промурлыкала:

– Дэвид, оставь нас наедине, прошу тебя.

– Хорошо, – произнес синьор Томас, – но, Анджела, пожалуйста, позови меня, когда вы закончите.

Поцеловав свою даму сердца в щеку, он вышел, кивнув на прощание Данте. Только за ним закрылась дверь, как Анджела воскликнула:

– Что, черт возьми, ты делал с Миа?!

– Именно то, на что намекают все журналисты, – решительно произнес Данте, не желая лгать. – Но я пришел поговорить о тебе и синьоре Томасе. Ты ведь не случайно встретила именно его после развода с отцом, правда?

– Данте, прекрати.

– Нет. Я помню, однажды он был здесь, когда я приезжал домой, – сказал, что привез мои школьные работы. – Данте усмехнулся. – Ведь это ты разорвала отношения с отцом, так?

Мать испуганно посмотрела на него.

– Данте, не тревожь прошлое.

– Ложь никогда не остается в прошлом, – сказал Данте. – Она возвращается в самый неподходящий момент. Ты крутила роман на стороне, не так ли?

– Я не обязана перед тобой отчитываться!

– Тогда я сделаю выводы сам. Ты имеешь наглость осуждать меня, Миа и втянула в это во все Ариану – между тем все это время ты и сама не была образцом для подражания.

– Твой отец и я пришли к соглашению – и уже давно, – произнесла Анджела.

– А при чем тут Миа?

– Наш брак пострадал задолго до ее появления.

– Ты хоть любила отца?

– Данте, прошу тебя…

– Ты грустишь о нем – или все это было профанацией? – Данте окинул взглядом мать, загоревшую, с красивым макияжем и в новой одежде, – и вспомнил Миа, которая не стала отрицать того, что вышла замуж из‑за денег. Ему показалось, что память отца осквернена окончательно. – Единственный, кто страдает из‑за его ухода, – это…

Внезапно Данте замолчал – в воспаленном его мозгу мелькнула совершенно невозможная догадка. Он вспомнил огромное количество орхидей на крыльце Роберто и тот сладкий запах цветов, что преследовал его в больнице… Миа, бросающая орхидею в его могилу… Юрист, что был у постели Рафаэля, в то время как его жена отсутствовала, – и его загадочная болезнь, помешавшая прийти на ежегодный благотворительный бал, хотя при жизни Рафаэля Роберто всегда присутствовал на таких событиях. Врач Роберто сказал, что у него депрессия… может, речь шла о большом горе?

Разрозненные кусочки мозаики словно сложились в одну цельную картину – и Данте понял все. Роберто был единственным, кто оплакивал уход Рафаэля так, как это должна бы делать любящая супруга. Да, похоже, у отца было еще чем удивить Данте.

– Отец был геем, верно?

Ответом ему было молчание.

– Верно? – настойчиво повторил Данте.

Тут мать расплакалась, чем окончательно убедила Данте в его правоте.

– Почему он не мог мне рассказать? – в недоумении произнес он. – Я думал, мы были с ним близки.

– Да.

– Тогда почему?

– Потому что я умоляла его молчать – мне не хотелось, чтобы хоть кто‑то знал о том, что наш брак – это фарс.

– А он, вообще, мой отец? – задал вопрос Данте, зная, что, конечно, он сын Рафаэля – не случайно они одинаково сложены, имеют один цвет и разрез глаз, и даже юмор у них схожий.

– Разумеется, Данте. Я не стану рассказывать тебе наши…

– Жаль тебе это говорить, – оборвал ее Данте, – но придется, потому что у Стефано и Арианы будут те же вопросы, что и у меня.

– Они не должны узнать правды!

– Конечно, должны. Когда ты узнала о предпочтениях отца?

– Он мне рассказал. – Анджела села на край дивана, видно было, что она расстроена.

– Как все было? – спросил Данте, отчаянно желая узнать правду.

Мать указала на бутылку, и он налил ей бренди. Сделав глоток, она помолчала, собираясь с мыслями.

– Прошу тебя, расскажи, – сказал он, и, наконец, она кивнула.

– Братья Романо были завидными женихами, – горько усмехнулась Анджела. – Потому я была на седьмом небе, когда моя мать сказала, что Рафаэль хочет на мне жениться. Он и его брат были хороши собой, и все знали, что они много путешествуют. Его отец, твой дедушка, решил, что Рафаэлю нужно жениться. И поначалу все было хорошо… Ну, почти все. Но мне и не с чем было сравнивать.

Данте сел на диван рядом с матерью и взял ее за руку – он знал, что ей нелегко рассказывать.

– Помню, мы пили кофе с подругой, и она сказала, что нужно делать это по крайней мере раз в неделю, чтобы муж был доволен… ну, ты понимаешь. Я растерялась и не знала, что сказать, ведь мы почти не… – Анджела умолкла. – Я забеременела, но на этом все. Была слишком наивна, чтобы хоть что‑то заподозрить – но меня злило его равнодушие. Мы с твоим отцом ссорились, а потом, когда тебе исполнилось пять,