Читать книгу "Хроники Вторжения - Ярослав Веров"

«Как довольный хрен», – подумал Сеня и тут же испугался своей мысли.

– Вот видишь, именно так и выгляжу. Сижу себе, до шести вечера дурака валяю. А захочу, прямо сейчас уйду, да только сейчас делать нечего. Это вечером – кабаки, компании. А кстати, какой у тебя оклад? Да ладно, я и так знаю, какой. Сто несчастных баксов. А мне в конвертике – пять сотенных, да премии, да отпуск не десять дней, а сорок пять. Усекаешь? А все почему? Потому что я человек.

Сеня вздохнул: «А я что, не человек, что ли? Ты, наверное, здесь по блату. Наверное, чей-то родственник».

– Как же, сейчас, – словно бы ответил на мысль Сени сосед. – Думаешь, я родственник чей-то? Хрена. Просто я – человек. Сечешь? Нет? Глухо?

Эх, Сеня помассировал подбородок и с тихим упреком, с каким-то безвольным упрямством возразил:

– Но ведь я тоже человек.

– В том-то и дело, что нет. Будь ты человеком, ты и вел бы себя как человек, и начальница тебя десятой верстой обходила. Ты хоть раз замечал, чтоб она ко мне цеплялась?

– Ну-у... – протянул Сеня.

В самом деле, не было такого. Он об этом раньше не думал, ему казалась, что она ко всем пристает, как к нему, но так только казалось.

– А все потому, что ты – фантор, а она – дя.

– Как? – тихо переспросил Сеня. В словах самоуверенного коллеги ему почудилась некая скрытая правда, с которой бесполезно спорить.

– Больше всего меня бесит, что вы, фанторы, этого не замечаете. Они вас жрут, а вы не замечаете. Боитесь, труситесь, а все равно скармливаете себя этим ящерам.

– Ящерам? – опять переспросил Сеня.

– Им самым. Дя – ящеры. Мы – люди. А вы – фанторы. В детстве дя и выглядят как ящеры. Мы, люди, их такими натурально и видим. Хвост у них потом отпадает и телосложение трансформируется. Тогда они на нас становятся похожи. Внешне. А внутри – ящеры, самые натуральные. Плотоядные бестии. Поэтому всегда в начальниках. Нам, людям, начальствовать ни к чему, никакого удовольствия. А вам – кишка тонка, да и кто вас, пищу, начальствовать пустит? Дя вас насквозь видят, потому что телепаты. Мы, конечно, тоже телепаты и тоже кое-что умеем, иначе они и нас бы в пищу превратили. А так – ничего, негласный паритет. Мы их не трогаем, они нас не трогают. Вот я – выйду на улицу и набью первому встречному рожу. А ты рядом будешь. Так вот тебя в ментовке сгноят. Выйдешь живым, но инвалидом. А я протокольчик подписал – и адью к своим девочкам. Девочки у меня тоже люди, с фанторами мы не водимся. Это сегодня у меня что-то непонятное, приступ жалости. А так нам до вас дела нет. Ну вот, какое у меня с тобой может быть дело? Ты – пища для ящеров. И мозги у тебя, как у коровы в стойле. Тьфу! Хоть бы огрызнулся, что ли. Ладно, работай, кропай свой доклад. Авось, небольно укусит.

Сосед иссяк и уткнулся в свой компьютер. Сеня только сейчас вспомнил, что того зовут Толиком. Просто, по имени, Сеня к нему никогда не обращался. Только «простите» да «пожалуйста». Но делать нечего, надо сходить за кофе и добить, наконец, эту сводку.

Незаметно подошло время обеда. Обедать Сеня ходил в столовую на первом этаже, там «своим» можно было задешево покушать. В столовой он взял обычный комплексный обед: гороховый суп, шницель с вермишелью и компот из сухофруктов. Нашел столик со свободным местом.

– Простите, здесь не занято?

За столиком сидели трое молодых хлопцев – белые рубашечки, галстучки, аккуратные стрижечки, в общем, все как положено начинающим офисным менеджерам, нацелившимся на быструю карьеру. Они пили пиво, ели грибные жюльены и еще что-то ароматное, чего скромный работник Сеня никогда не пробовал. Сене они не ответили.

Он принял молчание за согласие, аккуратно уселся и скорчился над своим подносом. В гороховом супе явно не хватало копченостей, да их там просто не было, их похоронили в другом месте.

Вскоре молодые люди, не доев и не допив, ушли. «Ишь, жируют», – с завистью подумал Сеня. Между тем, к столику приближался новый едок. Следом толкала тележку с явствами официантка.

– Вот сюда, пожалуйста, – указал он.

Официантка примялась сгружать многочисленные блюда. Сеня оторвался от супа и с тоскою созерцал все это изобилие. А при виде запотевшего графинчика с водочкой судорожно сглотнул слюну.

Едок вынул расческу, тут же над столом расчесал редкие волосы и, с шумом отодвинув стул, уселся.

– Не узнаешь? – внезапно спросил он.

– Это вы мне? – не понял Сеня.

Тот не поспешил с ответом. Ласково открыл горшочек с чахохбили, шумно втянул аромат, налил себе водочки. Сене не предложил. Поболтал ложкой в горшочке, подул, попробовал. Выпил, занюхал корочкой черного хлеба, блаженно крякнул.

– Значит, не узнаешь, писатель Татарчук, – слово «писатель» было произнесено с какой-то брезгливой интонацией.

Сеня смутно припомнил, что где-то этого наглеца он уже видел. Немолодой, холеный дядька, носатый, когда улыбается, скалит зубы – желтые, крупные, как у лошади. Определенно видел, но где?

А был это хорошо известный в нашей писательской среде Миша Дейншнизель, для широкой читательской общественности – Михаил Баринов. Так сложилось, что его литературная судьба оказалась весьма связана с Сениной, я бы даже сказал – на уровне плагиата связана. Выдвинулся он, как и Сеня, в эпоху перестройки. Сеня тогда как раз накропал свой «лауреатский» роман. Роман был, что называется, в тему: молодые советские и американские ученые – что-то среднее между физиками и биологами – делают совместную работу и, само собой, осуществляют эпохальное открытие. Ясное дело, открытие это сулит человечеству чуть ли не век золотой. Но в дело вступают спецслужбы как с той, так и с другой стороны – отрыжка, так сказать, холодной войны. Молодые ученые, конечно, побеждают. Но не сразу. Сеня тут впервые развернулся как мастер художественного мордобоя, кровавых сцен и «динамичного сюжета». Динамичный сюжет – это такой новомодный термин для обозначения сменяющих друг друга, как в калейдоскопе, ситуаций непрерывного мордобоя. Но написал живо, не без искры. То ли эпоха электризовала, то ли оттого, что был молод, – вещица вышла в целом неплохая. Тиснули ее в «Новом мире», выходившим тогда трехмиллионным тиражом, и стал наш Сеня в один день знаменит. В институтах народ собирался на диспуты, в Московском политехническом музее Сене был посвящен целый вечер. В общем, лауреатства уже не дать не могли. Общественность напирала.

И вот расторопный Мишка-Шнизель накатал за месяц совершенно аналогичный опус, разве только язык на порядок был серее да научную тематику сузил до ядерной – тогда как раз пошла мода разоружаться, – и сходу опубликовал в «Знамени», там у него какая-то лапа была. А может, кошечка сидела. Мишка-Шнизель славился по этой части и любил хвалиться своей баснословной мужской силой. Мордобоя в романе у него, конечно, было поменьше, чем у Сени. Все разборки происходили в начальственных кабинетах; любил он выписывать все эти кабинеты, «царские охоты», номенклатурные бани – такой был у него конек, нерв. Слава ярого «перестройщика» от фантастики и потрясателя тоталитарных устоев коснулась и его, но лауреатства уже не дали. Демократическая общественность снова драть глотку по аналогичному случаю не захотела.