Читать книгу "Песня учителя - Вигдис Йорт"

– Неплохо, – похвалила Лотта, – ну а Аздак-то как поступит? Иди сюда, – она подозвала девушку, игравшую Аздака в первой сцене, та нерешительно вышла вперед, – и вы двое тоже, – Лотта показала еще на двоих. – Ты губернаторша, – сказала она одной из них, – а ты служанка, – она показала на вторую. – Девушки послушно кивнули. Той, которой досталась роль Аздака, Лотта протянула кусочек мела и попросила нарисовать на полу большой круг. Меловой круг. Студентка нарисовала круг.

– Становись вон там, – Лотта подвела губернаторшу к кругу с левой стороны, – а ты вот тут, – служанка встала справа от круга, – и вот вам ребенок. – Она вытащила из сумки старую дочкину куклу, которую нашла в подвале, и велела обеим девушкам взять куклу за руки с двух сторон. – Тот, кому удастся перетянуть ребенка к себе, его и получит. На старт, внимание, марш!

И студентки принялись тянуть и дергать, пытаясь вырвать куклу из рук соперницы. Остальные были в восторге – еще бы, настоящая драка, в которой побеждает сильнейший, а участницы, подогреваемые соревновательным инстинктом и криками болельщиков, все тянули и дергали.

– Не забывайте – это живой ребенок! – кричала Лотта.

– Давай-давай! – орали одногруппники. – Давай! Тащи, Тонья! Давай, Фредрикка! Вперед!

Совсем скоро кукла затрещала по швам, и из нее полез синтепон, а потом и рука оторвалась. Одна из студенток стояла, зажав в руках кукольную руку, а другой досталось однорукое туловище. Обе девушки растерянно смотрели на Лотту, не понимая, кто из них выиграл.

«Вы что, не понимаете…» – тянуло сказать Лотту, но назидательного тона она во что бы то ни стало хотела избежать.

– Вы что же, – выдавила она, – не понимаете? Ребенок погиб. – Она всхлипнула.

Они посмотрели на куклу. Это ж просто старая кукла. Да-да.

Лотта опустилась на стул и закрыла лицо руками.

– О господи! – расстроенно выдохнула она, заметив, что внимание студентов переключилось на нее – они чувствовали, что она вот-вот сорвется. – Мне так не хочется объяснять каждую мелочь, – сказала она, – но, похоже, вам нужно все разжевывать, или, – поправилась она, – вы хотите, чтобы я сделала вывод за вас, то есть вы, – сейчас можно прибегнуть к этому слову, – перекладываете ответственность на меня, избегаете ответственности, которую понесли бы, высказавшись самостоятельно. Ну что ж, придется мне еще раз все разжевать. – Лотта надеялась, что Таге Баст поймет – она выбрала именно эти слова из необходимости. – Представьте себе, – проговорила она и для разнообразия добавила, опять же надеясь, что от внимания Таге Баста это не укроется, – вдумайтесь. А что, если бы это действительно был живой ребенок? И служанка этого ребенка любит. Тогда она наверняка выпустит его руку, чтобы не причинить ему боль. Верно? В пьесе именно это и происходит. Но из вас никто отпускать не пожелал, потому что вам главное выиграть, – продолжила она, – ребенок вас не волнует, никого, даже ту, кто играет женщину, которая в свое время его спасла. В пьесе служанка выпускает руку ребенка, Аздак просит их снова схватиться за ребенка и тянуть его, и снова губернаторша выигрывает, потому что служанка боится причинить ребенку боль и выпускает его руку. Тогда Аздак объявляет, что ребенок принадлежит той, которая заботится о нем. Истинная мать – та, кто ведет себя по-матерински, а значит – служанка. Ясно вам?

Они опасливо закивали. Не кивала лишь девушка, игравшая служанку. Она сидела, опустив голову и покраснев до корней волос. Таге Баст, которому, видимо, чего-то не хватало, подошел ближе, чтобы снять крупным планом ее лицо. Девушка вскочила и выбежала из аудитории. Ее подружки серьезно переглянулись, встали и последовали за ней, а потом встали и парни.

Лотта осталась одна. Перед ней лежали конспекты, согласно которым занятие надо было закончить рассказом о городском празднике, устроенном в честь судьи Аздака. Лотта это придумала, чтобы студенты приободрились. «Пьеса Брехта, заканчивающаяся празднеством» – было выведено в блокноте, а еще – что надо раздать им странички с последней песней из пьесы. Она специально наделала копий этой песни, и говорилось там, что все хорошее должно принадлежать тому, кто этого достоин.

«Потому что, – сказала бы она студентам, не покинь они аудиторию настолько внезапно, – руководствоваться такой моралью намного полезнее, чем считать, будто стать хорошим невозможно».

Таге Баст снял ее сидящей перед стопкой листочков с заключительной песней – листочков, которые она так и не раздала.

– Вы еще здесь, – медленно проговорила она.

Не отрываясь от камеры, он кивнул.

– Продолжайте, не смущайтесь, – сказала она, – постарайтесь все заснять. Вперед, теперь у вас есть то, чего вам недоставало!

Не обращая на него внимания, Лотта выбросила в мусорное ведро непригодившиеся листочки и вышла в коридор. Дверью она громко хлопнула, давая ему понять, что идти за ней вовсе не обязательно.

Выбежав из школы, Лотта спустилась к реке, села на скамейку и закрыла лицо руками. Как поступить дальше – не придумывалось. Она где-то читала, что жить надо, стараясь принимать доставшееся на твою долю безумие, бежать от него нельзя! А она – она собралась сбежать от смятения, и как же тогда быть с доверием? Ведь Лотта сама убеждала Таге Баста, что действительность нужно встречать, доверяя ей, она даже вообразила, будто такое доверие свойственно и бессловесному зайцу, убежденному, что лапа у него заживет. «Ну ладно, – сказала она смятению, – приходи, я приму тебя, выдержу и выслушаю все то, что ты скажешь мне». – И ей стало легче, по крайней мере, если сравнить с недавним ее состоянием, когда она пыталась просто тихо переждать тревогу. Дыхание постепенно наладилось, и Лотта поняла, сколько сил тратила на то, чтобы отвлечься. «Открыться смятению – это подвиг», – подумала она.

Она наконец встала. Возвращаться домой, в дом, который красовался на берегу реки, не хотелось. Хоть солнца и не было, Лотта надела солнечные очки и пошла прогуляться. Неожиданно она увидела, что забрела на улицу Бломаннгата. На тротуарах и тропинках вдоль реки было полно народа – они шли пешком и катили на велосипедах, прогуливались с собаками и толкали перед собой детские коляски и, судя по всему, от внутренней борьбы не страдали. Впрочем, возможно, они лишь притворялись.

Находиться в одном с ними мире Лотте казалось невыносимо, и она метнулась к пабу, одному из самых злачных в окрестностях и с довольно скверной репутацией – как раз поэтому прежде она сюда не заглядывала. Там, на порядочном расстоянии друг от друга, сидели лишь несколько видавших виды мужиков. Они сосредоточенно смотрели в свои пивные кружки, будто где-то там, на дне, скрывалась тайна смысла жизни. Хотя будь это правдой, Лотта не удивилась бы. Бомжа она тут не увидела – похоже, даже эта забегаловка была ему не по карману, но если бы он тут оказался, Лотта постаралась бы заговорить с ним. Может статься, от беседы с честным бродягой, эдаким Аздаком, ей бы полегчало. «А ты пригласи румынскую нищенку», – насмешливо предложила она себе. Хорошо, что у нее сохранилось чувство юмора.