Читать книгу "Пока смертные спят - Курт Воннегут"

– Адрес точно правильный? – с сомнением проговорил шофер.

– Наверное, человек знает свой собственный адрес, – ответил Хэклман.

– Зря мы сюда потащились, – сказал промышленник. – Давайте уже поедем к Гриббону, или Флитвуду, или как там его зовут, скажем, что он победил, и черт с ним.

– Согласен, – сказал мэр. – Но коли уж мы заехали в такую даль, давайте посмотрим.

Лимузин свернул в темный проулок, подпрыгнул на выбоине и остановился.

– Приехали, господа, – сказал шофер.

Машина стояла перед покосившимся домом без крыши, где явно давно никто не жил.

– Крысы и термиты могут участвовать в конкурсе? – спросил мэр.

– Адрес совпадает, – упрямо сказал шофер.

– Поворачивай и едем домой, – распорядился мэр.

– Подождите, – сказал агент по недвижимости. – Там позади в сарае свет. Я приехал судить и, клянусь богом, буду судить.

– Пойди глянь, что там в сарае, – приказал мэр шоферу.

Шофер пожал плечами, вылез и по засыпанному снегом мусору зашагал через двор к сараю. Он постучал, и дверь распахнулась от его касания. Долю секунды шофер черным силуэтом стоял в прямоугольнике слабого дрожащего света изнутри, потом рухнул на колени.

– Пьяный? – спросил Хэклман.

– Вряд ли, – пробормотал мэр и облизнул губы. – По-моему, он молится – первый раз в жизни.

Мэр вылез из машины, и мы следом за ним молча пошли к сараю. А дойдя до шофера, опустились на колени рядом с ним.

Перед нами были три пропавшие фигуры. Иосиф с Марией, склонившись, укрывали от тысячи сквозняков спящего на соломе младенца Иисуса. Сцену освещал единственный керосиновый фонарь, и в дрожащем свете они казались живыми, исполненными любви и трепетного восхищения.

В рождественское утро газета сообщила горожанам, где те найдут Святое Семейство.

Все Рождество люди тянулись в холодный пустой сарай, чтобы поклониться Младенцу.

Небольшая заметка сообщала, что мистер Дж. Спрэг Флитвуд выиграл Ежегодный рождественский конкурс уличной иллюминации с помощью тридцати двух электромоторов, двух миль проводов, девятисот семидесяти шести электрических лампочек, не считая неоновых, и списанного армейского воздушного шара.

Хэклман был за рабочим столом, разочарованный и недовольный, как всегда.

– Прекрасная, прекрасная история, – сказал я.

– У меня она уже в печенках. – Хэклман потер руки. – Теперь я жду января, когда начнут приходить рождественские счета. Основной месяц самоубийств.

– Но у рождественской истории должно быть продолжение. Мы по-прежнему не знаем, кто это сделал.

– Как мы его найдем? На открытке стояло вымышленное имя, владелец сарая не бывал в городе последние десять лет.

– Отпечатки пальцев, – сказал я. – Мы могли бы снять с фигур отпечатки пальцев.

– Еще одно подобное предложение, и ты уволен.

– Уволен? – переспросил я. – За что?

– За кощунство! – величаво ответил Хэклман, давая понять, что разговор окончен, что ему интересны будущие репортажи, и нечего жить прошлым.

Он последний раз вернулся к теме кражи, поисков и Рождества под вечер, когда отправил меня с фотографом в сарай. Задание было рутинное, и Хэклман объяснял его скучающим голосом.

– Снимайте толпу со спины, чтобы фигуры смотрели в камеру, – сказал он. – Они, небось, здорово запылились, учитывая, сколько грешников толчется вокруг. Так что советую перед съемкой протереть их влажной тряпкой.

Дотлел огарок[14]

Письма из Шенектеди теплым душистым ветром скрашивали Энни Коупер последние деньки жизни. Впрочем, приходить они начали в ее сорок с небольшим – до последних деньков еще далековато. Все зубы были при ней, а очки в стальной оправе она надевала только для чтения.

Старухой же она себя чувствовала потому, что ее муж Эд – в самом деле старик, – умер и оставил ее одну на свиноферме в северной Индиане. После смерти мужа Энни продала животных, сдала землю – ровную, черную, плодородную – в аренду соседям, а сама стала читать Библию, поливать цветы, кормить кур, ухаживать за небольшим огородиком и просто качаться в кресле, терпеливо и беззлобно ожидая прихода Сияющего Ангела Смерти. Эд оставил жене немало денег, так что она могла себе позволить побездельничать на старости лет, и все вокруг считали, что она поступает правильно – так и только так следовало поступать в подобном случае.

Родни у нее не было, зато подруг хватало. Жены местных фермеров частенько заглядывали к ней в гости – поскорбеть час-другой за кофейком и пирожными.

– Не представляю, что бы я делала, если б мой Уилл умер, – сказала однажды ее подруга. – Горожанки, по-моему, совсем не знают, что такое быть одною плотью. Меняют мужей как перчатки! Один не подошел – не беда, попробуют с другим.

– Вот-вот, – кивнула Энни. – Не дело это. Съешь-ка еще один «персиковый сюрприз», Дорис Джун.

– Ей-богу, в городе мужчина и женщина только затем и нужны друг другу, чтобы… – Дорис Джун деликатно умолкла.

– Точно!

Энни уразумела, что ее вдовий долг – служить местным женщинам наглядным примером того, как скверно живется без мужа, даже если муж не слишком-то хорош.

Она не стала портить впечатление Дорис Джун рассказом о письмах – о женском счастье, нежданно свалившемся на нее на закате дней, и о друге из Шенектеди, который умудрился ей это счастье подарить (даром что жил за тридевять земель).

Порой к Энни наведывались мужья подруг, суровые и молчаливые. Подметив, где в ее хозяйстве не хватает мужских рук, жены отправляли их подсобить – залатать крышу, починить насос, смазать простаивавшую технику в сарае. Мужья, зная о добродетельности вдовы, демонстрировали высшую степень уважения – молчали как рыбы.

Иногда Энни задавалась вопросом: что бы сделали и сказали эти мужья, узнай они про ее переписку? Возможно, приняли бы ее за распущенную женщину и не стали бы отвечать непременным вежливым отказом на ее приглашение зайти как-нибудь на чашечку кофе. Быть может, они даже позволяли бы себе двусмысленные высказывания и робкий флирт – как в адрес той бесстыжей девицы, что работает в местной закусочной.

Покажи Энни им эти письма, они бы непременно углядели в них что-нибудь неприличное. Но ничего неприличного в них не было, честное слово. Только лишь поэзия, высокие чувства. И Энни совершенно не интересовало, как выглядел автор сих строк.

Иногда к ней захаживал и священник – бесцветный иссохший старик цвета пыли, которому ее мертвецкий душевный покой и нравственная непогрешимость доставляли невероятную радость.

– Гляжу на вас и понимаю, что тружусь не зря, миссис Коупер, – говаривал он. – Вам бы просвещать молодежь! Они не верят, что в наш век можно жить по-христиански.