Читать книгу "Сестромам. О тех, кто будет маяться - Евгения Некрасова"

Одним апрельским вечером хозяин вернулся домой относительно рано. Жены и детей не было, они уехали в театр, далеко в центр. Хозяин подумал о том, чтобы налить себе красного вина, вдруг из кладовки снова раздалась Пиратская песня. Его заштормило. Хозяин ринулся в кладовую и стал кричать на кошку. Она мяукала в углу, коридорный свет вытаскивал её из дальней темноты. Хозяина смутило новое очертание Пиратки – она теперь кляксой расплывалась по полу. Человек подошёл ближе и увидел, что кошка обложена овальными шерстяными комками. Они время от времени двигались и издавали тоненькие мышиные звуки. Хозяин посчитал, что их родилось семеро – все серые, татуированные, копии матери, будто никогда не было у них никакого отца-кота. Пиратка замолчала. Хозяин удивился, что не испытывал ни нежности при виде котят, ни трепета от свидетельствования недавнего рождения – всё то, что он ожидал чувствовать от себя. Он смотрел на восемь душ перед собой и представлял, как они будут драть вместе мебель и петь хором Пиратские песни. Как начнут приходить соседи, собираться в команды, писать коллективные заявления в полицию, как они будут снова грубить его жене и детям. Все, чего он когда-либо хотел, это быть и оставаться хорошим человеком. Пиратка почувствовала, что Хозяин принял какое-то решение. Она занервничала и снова запела.

Хозяин ушёл, но быстро вернулся с большим красным тазом. Пиратка внимательно следила за ним татуированными глазами. Он положил таз, потянул руки и схватил кошку руками в толстых кухонных рукавицах. Держа шипящую Пиратку подальше от своего лица, хозяин вынес её из кладовой, потом из квартиры, из общего с соседями отсека, мимо лифтов, на лестницу. «Иди! Свобода! Как ты всегда хотела», – сказал он и успел захлопнуть дверь, прежде чем кошка сумела впрыгнуть обратно. Пиратка принялась рвать деревянную дверь когтями прежде, чем хозяин успел вернулся домой. В кладовке он собрал в красный таз мохнатые комки, зашёл в ванную, заперся, вставил заглушку, включил воду и вылил туда мохнатую писклявую кашу. Он удивился, как просто это оказалось. Многие делали так в его детстве, когда у кошек появлялись котята. Делали и оставались хорошими людьми. Взрослыми, способными принимать решения. Пиратка рвала дверь и орала, уже не Пиратскую, а какую-то совсем иную песню. Хозяин не слышал её. Он открыл, как и планировал, бутылку красного вина, налил четверть бокала, отпил. У вина не оказалось никакого вкуса. Ни кислоты, ни терпкости, ни сладости. Пиратка стонала, из лифта вышел сосед из того же отсека, выругался, впустил кошку и принялся звонить в хозяйскую дверь. Пиратка хрипло кричала и царапала металл. Хозяин не обращал на всю эту музыку внимания. Он выпил ещё глоток, поставил бокал, вернулся и завинтил воду. Только потом посмотрел в ванну. Там, в переливающихся ламповых лучах плескались рыбы – маленькие, серые, с будто нарисованными на чешуе узорами, похожими на татуировки.

Присуха[1]

Да слезами не поможешь!Уж так ей было на роду написано.

Алексей Ремизов. «Обречённая»

I was born in the desertI been down for yearsJesus, come closerI think my time is nearAnd I’ve travelled overDry earth and floodsHell and high waterTo bring you my love

PJ Harvey. «To Bring You My Love»

1.

Это случилось в метро в потоке ничего не замечающих. Саша вдруг остановилась от внезапной и интересной боли, желудок полез душить сердце, а ногти на ногах-руках превратились в ноющие зубы. Мужик с целлофановым пакетом наткнулся на неё сзади плоть к плоти, выругался, а потом выулыбнулся от такой короткой и приятной связи – Саша была симпатичная.

Саша встала впаянной в гранитный пол. Скульптура с рюкзаком на тоненьких ножках, хоть и не Площадь революции. Потрите на удачу её острую коленку. Мимо двигали руками-ногами пассажиры. К краю собирались в гущи, гущи сцеживались в вагоны. На цепи над разноцветными волосами болтался указатель. Выше – давили миллионы книг. Писатели старались – сочиняли веками. Впереди карабкались на трап перехода: бежали с Библиотеки на Арбатскую. Старуха в парике тянула по лестнице тележку на колёсах. Оттуда торчали сломанные пальцы лука. Девица в сером пальто схватилась за тележку и потянула вверх. Старуха принялась бить помощницу зонтом по руке. Саше стало стыдно наблюдать такое, и она закрыла глаза. Внезапно тёплый воздух лёг на её лицо. Не сквозняк-мнун женских лиц и сортировщик тощих подземных полицейских. А собственный Сашин тёплый ветер. Саша глядела на свои веки (там мелькали обычные оранжевые искры-пятна), а волосы тихонько гуляли по плечам. Первой иглой сшивали сердце с желудком, а вторую воткнули в матку. Саша зубами вцепилась в воздух. Ветер дул-дул, шептал-шептал: «Цыыы-цыыыы, и не больно вовсе, и не больно». Люди маршировали. Мо-сква! Мо-сква! Мо-сква! Вечный город. Вечно-режимный город. Цыыы-цыыыы, не больная боль, не больная, хорошая. И вдруг спокойная, всеохватная, благостная радость-анестетик залила Сашино тело. Саша заулыбалась от спасения, и её тут же сильно толкнули в левое плечо. Ветер выключился, Саша разинула глаза и сразу пошла к переходу, шатаясь, будто прооперированная.

1.1.

Встану я, Евгеньев, раб Божий,Выйду за околицу,Там, где ветер несёт околесицу,Балует.Руку поднесу к лицу,Око-взгляд устремлю в поле,Увижу я Змея Огненного,Поля-леса жгущего,Реки осушающего,Покоя-жизни лишающего.Подойду я к Змею,Голове каждой поклонюсь,На языке русском молвлю:Змей-Батюшка,Жизни-покоя меня не лишай,Дом-сад мои не пали,Поля-леса не сжигай,А лучше меня выручай.Сожги-спали рабу Божью, Зазноху,Ужаль её в самое сердце,Укуси её в самую роженицу.Чтобы она не пила, не ела,На других когда глядела,Меня только раба Божьего,Евгеньева,Видела и любила больше себяИ любого другого живущего на земле.Ударь её, Змей-батюшка, мечом огненным,Чтоб ни в бане, ни в реке,Ни берёзовым веником,Ни полотенцем белым,Ни водицей ключевойНе стереть, не смытьЕй моё клеймо.Чтобы с подругами-мельницамиРаба Божья Зазнохаменя не замотала,с родителями-сеятелямименя не закопала,с мужиками-жукамиот меня не улетела,вином меня не запивала,пляской не заплясывала,во сне не засыпала,всё бы обо мне, рабе Евгеньеве,горевали-болели,плакали-томилисьеё душа и белое тело.Сухота твоя – сухота сухотучная,Горе горящее,Плач – неутолимый!Губы, зубы – замок,Голова моя – ключ!

2.