Читать книгу "Сестромам. О тех, кто будет маяться - Евгения Некрасова"

Пиратка дома не воровала еду и не атаковала людей. Но, оказавшись на улице, она превращалась в воровку и серийную убийцу. Она выдирала из ртов бездомных кошек еду, вынесенную сердечными немолодыми женщинами. Она прыгала на пластиковые столы хот-догной и крала сосиски. Однажды она выкусила курицу из несенного подростком пакета. Когтями разрывала мышей и лягушек и выедала их животы. Однажды один за одним принесла семь задушенных птенцов хозяевам через открытое летом окно. Выложила на диване. Дети испугались и немного восхитились, а взрослые долго не могли прийти в себя и общались с Пираткой очень формально ещё две недели. Она ощутила, что причина кроется в её недавнем походе в открытый океан, и сделалась ласковей и социальней обычного. Поиграла с детьми, поиграла со взрослыми, дала себя всем погладить. И хозяйская память затуманилась нежным, урчащим мороком.

Домой Пиратка возвращалась без пол-уха, с вытекающим глазом, с проткнутыми боками. Хозяева отвозили её к ветеринару, выхаживали её, она отсыпалась, а через две недели снова прыгала обратно в стихию. Вся эта свобода угрожала пиратскими детьми, такими же татуированными, как их мать, и с какими-нибудь браком в виде апельсинового или белого котёнка. Хозяйка предлагала Пиратку стерилизовать, но хозяин вдруг упёрся и сказал, что это против самой жизни. «А если бы тебя стерилизовали?» – твердил он. Жена вдруг подумала, что не против, третьего они бы не потянули.

Поначалу кошку пытались никуда не пускать, от этого она принялась кидаться на закрытые окна. Хозяева осознавали, что там, в океане, она хочет совсем не секса, а просто сам океан. Люди снова отправились к ветеринару. Пиратка привыкла к уколам во время прежних курсов лечения, поэтому и противозачаточные инъекции она терпела, почти не вырываясь.

Кошка продолжила ходить по району на узорных своих парусах, изучая бухты отдалённых дворов и отбирая сокровища у богатых и бедных, людей и животных. Она нападала очень тихо, никогда не мяукала и редко шипела. Даже когда ей надо было срочно что-то попросить у хозяев, она издавала не больше двух хриплых «мяу».

На пятый Пираткин год семья переехала, наконец, в собственную квартиру. До океана на новом месте было далеко. Многоэтажка вместо хрущёвки. Двенадцатый этаж вместо первого. Вместо трёх дверей, хозяйской и двух подъездных, – семь. Вместо рифов заставленных углов – свободные голые стены. Вместо разинутых пастей шкафов – пуританские раздвижные двери. Вместо сказочной кладовки – закрывающаяся на ключ прямолинейная гардеробная.

В новом доме Пиратка молча застыла в единственном заставленном коробками углу. Она выходила оттуда, чтобы поесть и гордо взобраться на палубу лотка, но после возвращалась в убежище. Хозяева всё понимали, но им было не до кошки, детям ведь и вовсе пришлось сменить школу. На шестнадцатый день после новоселья грузчики дивана раскрыли все двери в квартиру и дверь из хозяйского отсека. Пиратка выскочила в подъезд. На пятый день кошкиного побега хозяева отправились её искать. Обычно она возвращалась не позже, чем на третьи сутки. Переживали, как она тут прорвётся через все двери и этажи. Ходили искать сначала поодиночке, потом все вместе.

Семейство пересмотрело все пространства двора, которые могла исследовать Пиратка. В бермудском треугольнике автостоянки, трасформаторной будки и помойки находились разные кошки, но не она. Хозяева Пиратки удивлялись им, другим, похожим друг на друга, но не на неё, словно она не кошка вовсе, а другое животное.

Крики «Пиратка» у трюмов подвалов привели только к неприятным взглядам новых соседей. Один раз из окна первого этажа их обматерили. Взрослые хозяева подумали, как они тут будут жить и платить многолетнюю ипотеку. А им говорили, это хороший район. Никто из людей, с кем семейство пыталось вступить в диалог, не видел татуированную кошку. Март выдул со дворов снег, но оставил на земле грязную ледяную корку. Сквозь неё, как водоросли Саргассова моря, пробивались пучки бледной травы.

На двадцать восьмой день кошкиного исчезновения, когда семейство уже смирилось, что Пиратку найти не удастся, та вылезла из подвала, который она знала теперь лучше, чем соски на своём теле, поднялась пешком на двенадцатый этаж и дождалась, когда кто-нибудь из хозяев пойдёт на улицу. Радовались все, никто не ругал кошку в этот раз, даже для вида. Но что-то теперь поменялось внутри самой Пиратки. Поев и напившись воды, обычно, без жадности, и выспавшись, она принялась драть и грызть свежие диван, комод, шкафы, кресла и стены нового жилья. Атака эта случилась в выходной, по-этому Пиратку успели остановить и запереть в гардеробной. Она и так успела разорить семейство на полугодовой его бюджет. Нутро гардеробной, которая сразу стала кладовой, тоже добавилось в список затонувшего в безбрежном кошкином гневе. Пиратка объявила войну.

Хозяева поставили в тюремный кошкин трюм: лоток, миску для корма и миску для воды. Один заносил пакет с кормом и пытался затворить дверь так быстро, чтобы Пиратка не выскочила. Второй держал в руках старую зимнюю куртку, чтобы поймать кошку, если той удавалось вынырнуть. Оглушённая кражей своей свободы, Пиратка на второй день заточения впервые за всю историю применила свой хриплый, скоблящий голос и принялась орать.

О, эти тонкие стены панельных домов, превращающие многоэтажки в коммуналки. Вы ширмы так называемой неприкосновенной частной жизни и частной собственности. Вы хрупкие перепонки между мирами, в каждом из которых одна своя главная музыкальная тема. Где-то играют на пианино, где-то устраивают вечеринки, кто-то занимается сексом, кто-то бьёт жён и детей (для тусовщиков соседи вызывают наряд, для поднимающих руку – никогда). Главной темой квартиры, где поселилась Пиратка, стала Пиратская песня.

Хозяевам Пиратки стучали в трубы, кричали сквозь стены, потом явились соседи лично, рассказывали про не спящих по вине кошки своих детей. Угрожали полицией. На третий день Пиратской песни соседи собрались в команду и принялись угрожать семейству выселением. Один человек пытался драться. Хозяева-дети не понимали, что происходит. Хозяева-взрослые будто вернулись в своё матное бетонное детство. «Мы же читали отзывы… хороший район, хорошие люди», – не понимал хозяин. «Нехорошие тут, по их мнению, только мы», – отвечала хозяйка. Хозяин обиделся. Всё, о чём он когда-либо мечтал, – это быть и оставаться хорошим человеком.

Прощайте, моря свободы,Мяубуллеро, мяубуллеро,Пахучие отходы,Мяубуллеро, мяубуллеро,Мяу мяу мяу буллероМяубуллеро буль мяуМяу мяу мяуМяубуллеро буль мяу.Прощайте, пещеры подвалов,Мяубуллеро, мяубуллеро,и ветер подземных каналовМяубуллеро, мяубуллеро,

Сапфировые галчата,Мяубуллеро, мяубуллеро,Мышата на вкус как телятаМяубуллеро, мяубуллеро,

Мяу мяу мяу буллероМяубуллеро буль мяуМяу мяу мяуМяубуллеро буль мяу.

Прощайте, колючие страсти,Мяубуллеро, мяубуллеро,Насильников драные снастиМяубуллеро, мяубуллеро,

Прощайте, дворовые бухты,Мяубуллеро, мяубуллеро,Корабль с названьем «Продукты»Мяубуллеро, мяубуллеро,Мяу мяу мяу буллероМяубуллеро буль мяуМяу мяу мяуМяубуллеро буль мяу.Мачты деревьев, прощайте,Мяубуллеро, мяубуллеро,Расти без меня обещайте,Мяубуллеро, мяубуллеро,

Прощай, океан,Мяубуллеро, мяубуллеро,Прощай, океан,Мяубуллеро, мяубуллеро.

Дня через три Пиратская песня прекратилась. Хозяева ожидали её возвращения, но кошка молчала. Когда ей в следующий раз принесли еду, она не попыталась вырваться и вовсе не показалась людям. Хозяева радовались, они теперь высыпались и были свободны от паломничества соседей. Им вежливо улыбались в лифте взрослые хозяева, дети-хозяева от них отворачивались. Тот, который хотел драться, спросил однажды, убили ли они свою кошку. Пиратка жила, но статистически – она ела и пила, регулярно испражнялась, но никак не интересовалась внешним миром. Когда хозяева навещали её в тюрьме и пытались с ней говорить, она забиралась в угол за скрученный палас. Дверь в кладовку принялись оставлять приоткрытой, но кошка не выходила. Хозяйским детям, которых её асоциальность возмущала больше, чем её исчезновение или атаки на мебель, удавалось пару раз схватить её, взять на руки, но она лишь вяло отгрызалась и отцарапывалась, а потом обвисала на руках и становилась совсем неинтересной.