Читать книгу "Дикие истории. Дневник настоящего мужика - Тимофей Баженов"

НА МНЕ БЫЛА ОТЦОВСКАЯ КОЖАНАЯ КУРТКА И КИРЗОВЫЕ САПОГИ НА ПЯТЬ РАЗМЕРОВ БОЛЬШЕ, ЧЕМ НАДО. ТАК Я, ПО МОЕМУ МНЕНИЮ, БОЛЬШЕ ПОХОДИЛ НА МУЖИКА.

Рынок видит своих клиентов. Не прошло и минуты, как все продавцы знали: один котенок сегодня будет куплен. Им оставалось только решить, кто получит барыш. Кошки тогда были товаром неходовым. Всем нужно было котов. И потому самок среди продаваемых не обнаруживалось.

Очень нам понравился один. И цена хорошая. Рубль. Уже почти взяли. Тут подошла моя бабушка в светло-серых лайковых перчатках. Указательными и большими пальцами она раздвинула задние лапки.

«Это, по-вашему, кот?» — саркастически спросила она у хитрющего продавца и оттопырила мизинцы. Не дожидаясь ответа, она отпустила лапки. «Кошчёнка, Таня!» — брезгливо объявила бабушка. Так мы браковали одного за другим. Точнее, одну за другой…

Ко мне подошел какой-то шнырь, наступил на ногу. Вытащил из кармана молочный пакет, в котором что-то билось, и приказным тоном прошипел: «Бери! Мышь! Американская!»

Мышь была самая обычная, из мышеловки. А я был самый обычный мальчик с остро заточенной отверткой в кармане. В тот день американскую мышь купил кто-то другой. Впрочем, я все порчу…

Вот история моего кота. Эту статью написала моя мама, и ее опубликовали в одном очень известном журнале, которого сейчас уже нет.

Тюпа — ровесник реформ

«Мы купили котенка осенью 1987 года на Птичьем рынке. У хозяина было два крошечных глазастых создания: «девочка» стоила пять рублей, «мальчик» — десять. (Есть какая-то загадка в том, что «девочек» — не только среди котят — всегда больше и стоят они, какую бы роль ни исполняли, всегда дешевле; особенно это заметно, когда надо устраиваться на работу…) Котята принадлежали к немодной в ту пору породе. За курносыми персами люди стояли в очереди и не спрашивали, «мальчик» им достается или «девочка»: хозяин только успевал вынимать за шкирку из клетки комочек розоватого пуха и получать с покупателя пятьдесят.

Такая трата была для нас слишком серьезной. Кроме того, нам нужен был именно кот. Мы его намечтали — пушистого, независимого, лосного. Сибирского (с шикарным хвостом).

В голубоглазой крошке с хвостиком-морковкой наша мечта почти не угадывалась. Но продавец сказал, что котята именно сибирские, что их маму зовут Шерри, а папу Бантик, что у Шерри и Бантика всегда отличное потомство, хвостики же вырастают особенно замечательные. Вручая нам «мальчика», продавец обратился к моему сыну-пятикласснику: «Надеюсь, ты не будешь обижать котика…»

Мы назвали кота Тюпой в честь главного героя книг прекрасного писателя Евгения Чарушина. Наш был и внешне похож на Тюпу с книжной обложки. Оставалось убедиться, «тюпает» ли он губами во сне. Он «тюпал»!

Высокородные Шерри и Бантик снабдили сына в дорогу огромным количеством блох. Мы вывели их за день — с помощью вонючего серого мыла, которое тогда продавалось в аптеках. Кусок этого мыла, тщательно упакованный, с тех пор живет у нас на антресолях. Минимум десять знакомых котов, три вернувшиеся со вшами из летнего оздоровительного лагеря пионерки и один обовшивевший в школе пионер были успешно вымыты этим мылом, друзья всегда возвращали мне кусок с благодарностью. Продукция, между прочим, отечественных товаропроизводителей. С 1987 года по настоящее время ни в каких торговых точках мне не попадалась.

Тюпа родился в августе. А осень — время дынь и арбузов. Месячный котенок дал нам понять, что к арбузу равнодушен, а дыни очень хочет. Ему была подставлена долька, и он, прикрыв глаза от удовольствия, тер ее языком, пока не дотер до корки. Но если б только это…

Дыню съели, кости и шкурки выбросили в помойное ведро. А утром обнаружили дынные отбросы на полу и круглый живот у Тюпы. Он наелся этих семечек и того, на чем они в дыне крепятся. И стал наш Тюпа умирать от диспепсии. В ветеринарной клинике нам коротко сказали: «Не жилец». А когда мы робко спросили, нет ли каких-нибудь лекарств, просто засмеялись: «Для людей-то нет даже аспирина! А вы хотите котенку — от диспепсии…» Впрочем, мы и сами понимали, что хотим невозможного.

Моя мама — врач. Она знала, какое нужно лекарство. С рецептом, выписанным на имя несуществующего младенца, она стала объезжать аптеки. И в одной очень дальней ей вручили упаковку со словами: «Повезло вам, эта последняя».

Котенок был спасен. Но в его животе что-то навсегда нарушилось. Только два вида пищи мы могли давать ему без опаски: сырое мясо и сырую рыбу.

То и другое в годы Тюпиного детства было не покупаемо, а доставаемо. Семейство давно привыкло заменять мясо кулинарными биточками, консервами, добытой в очереди мокрой вареной колбасой. Тюпе стали покупать мясо, укарауливая его в кулинарии.

Приходишь, бывало, туда с утречка и стоишь вместе со всеми у подоконника, судача о том о сем. Прилавки пусты, кассирша скучает или принимает участие в общих разговорах. Все уже давно знают, кто за кем стоит. Все ждут: сейчас вынесут мясное. Какое — неизвестно, да и неважно. Что вынесут, то и возьмем. Все уже договорились, что не больше килограмма в одни руки.

А выносят, например, люля-кебаб. Все кричат: «По десятку!» Продавщица: «Здесь всего сто штук» — «Тогда по пяти!» — «А! Я три часа стояла, а вы только что пришли! Мне пять и вам пять?! Несправедливо!» Ну, и прочие в этом роде разговоры, всем, полагаю, памятные.

Однажды набросились на продавщицу, толстуху Таню. Несправедливо набросились, грубо. Я за эту Таню заступилась. И она меня запомнила. И Тюпина жизнь пошла как по маслу.

Теперь я приходила утром и передавала Тане пустую сумку с деньгами. А после обеда Таня, дождавшись, когда помещение опустеет, вручала мне эту сумку с десятком отборных антрекотов. Тюпе хватало их на месяц, потом на двадцать дней, а когда стало хватать лишь на десять, Таня укладывала мне тридцать кусочков.

А рыба для Тюпы?! Друг-котовладелец звонит, бывало, среди дня или под вечер: «Я из автомата. В «Океане» на проспекте Мира минтай!» И я несусь через всю Москву и, о счастье, вижу очередь от входа через весь магазин к его задней стенке. И я встаю в хвост этой очереди и достаю «Московские новости» — толстую замечательную газету. И я читаю в ней все подряд и медленно перебираю ногами, как по пути к Мавзолею перебирают ногами желающие увидеть того, кто живее всех живых. И, отрываясь от газеты, я вижу, как мимо нас к выходу, растрепанные, распаренные, но безмерно счастливые, двигаются те, кому уже досталась рыба. У них в руках полиэтиленовые пакеты, в пакетах смерзшиеся в глыбы серые рыбешки, торчат в разные стороны головы и хвосты. «По килограмму в одни руки!» время от времени всполашивается очередь. И откуда-то издалека доносится: «А больше никому и не даем! А больше никому и не дадим!» Но кто-то из социально активных все же начинал вертеть головой и вкрадчиво и упорно говорил: «Я за вами, запомните меня… Я перед вами, не забудьте меня потом пустить… Я пойду проконтролирую, чтоб не больше килограмма в одни руки».

…Если вы живете в городе, в многоэтажном доме, высоко над землей и не хотите потерять кота (он может в лучшем случае убежать, в худшем выпасть из окошка), в определенном возрасте его надо кастрировать. По неумолчным Тюпиным воплям и сверясь с ветеринарными справочниками, мы поняли, что час настал.