Читать книгу "Страсть новой Евы - Анджела Картер"

Я слышала, как за деревянной стеной ерзали, удовлетворяя свою похоть, девушки, и ужасно боялась: вдруг он обнаружит в моей новой личине какой-то изъян, вдруг Матерь без моего ведома оставила подсказку, что тело перекроили и всего пару месяцев назад я была таким же мужчиной, как Зиро. Не таким же, конечно, хуже; разве не мое мужское «я» отправило Лейлу в руки подпольной акушерки с Гаити? Когда он позволил мне выпрямиться, я заметила в его глазах, несмотря на ехидные насмешки, почти неприкрытую зависть: Матерь слепила из меня само совершенство. В этом и заключалась моя ненормальность: операционным путем родилась сама Венера.

Столь безупречная физическая красота как раз и ставила Зиро в тупик, даже пугала его; чтобы справиться со страхом, он накинулся на меня с неистовой мощью, и я уже приготовилась к неминуемой смерти. За стеной раздались такие громкие стоны, что наверняка он их тоже слышал, и, пытаясь заглушить эти звуки, чтобы избавить девушек от порки, я начала кричать.

Нет. Неправда. Я кричала, потому что было больно; наверное, новые глаза мне сделали из воды, они слишком часто начинали слезиться.

Всю зиму поиски Зиро утыкались в цепь горных хребтов. Они выпячивались сквозь изменчивую плоть пустыни, опасные, непреодолимые, снег служил им головным убором, а туман капюшоном. Но когда стало теплеть, Зиро принял твердое решение перелететь через горы, едва сойдет снег; он прочесал пустыню вдоль и поперек и теперь понял: Тристесса живет за этими ледяными вершинами.

Три месяца я провела в статусе жены Зиро. Познание женской природы оказалось чрезвычайно жестоким уроком, хуже и не придумать. Если Матерь выбрала меня, чтобы искупить грехи моего первого пола в отношении второго посредством моих собственных сексуальных страданий, я бы сказала, что к тому времени, как невинная, но пылкая весна побудила вылезти из песка тот растительный мир, который любит засушливые места, и начала слегка прогревать ночи, моя трансформация полностью завершилась. Вмешательство Зиро превратило меня в женщину. Даже больше. Диктатура его члена сделала из меня разозленную женщину.

Если бы он не начал связывать мне запястья, когда я стала выказывать непокорство при попытке уложить меня в кровать, я бы выцарапала ему глаза. А его жены с лицами престарелых детей, которые так наивно согласились на статус «не-совсем-человек», вызывали во мне яростную жалость. Я видела их сине-зеленую, от побоев, что он им наносил, кожу, и мной двигал гнев оттого, что любовь притупляет их чувства. Этот гнев помог выжить.

Зима шла на спад, а новости в промокших газетах, извлекаемых из мусорных баков у супермаркета, становились все мрачнее и мрачнее. В конце концов, чтобы снять осаду Гарлема, в ход пошли бомбы; Черные отплатили чередой политических убийств. Штат Калифорния начал претворять свое решение выйти из состава страны. Мусорные сборы стали скудны как никогда; шансы найти подгнивший камамбер сводились к нулю. Запасы топлива подходили к концу, однако Зиро был слишком безумен, чтобы хоть как-то встревожиться. Впрочем, возможно, он почувствовал, что время на исходе, так как отказался от прогулочных полетов над пустыней; день-деньской вместе с собакой он прочесывал горы и территорию за ними, частенько оставляя жен дома. Одинокий разведчик.

Старенький тарахтящий вертолет уносил его все дальше за горы. Ведь она была там? Она, его голубая мечта, цель его поисков, устроилась по ту сторону острых пиков. Порой Зиро уходил утром, а возвращался лишь через сутки, в пылу погони совсем о нас позабыв. Девушки признавали, что духовный поиск важнее их потребностей, и старались терпеть, а он, как только выдавалась минутка, нас обслуживал… однако минутки эти выдавались все реже и реже. Заведенный на ферме порядок полетел в тартарары. Чувствуя приближение апокалипсиса, все были на пределе. Затаив дыхание, мы ждали возвращений Зиро. Когда он появлялся – в пыльной одежде, с проблеском дикой догадки в глазах, – мы окружали его в ожидании новостей, а он разгонял нас кнутом, валился на матрас в своем кабинете и засыпал сном изможденного человека без сновидений. И ни капли жизненного эликсира, ни для одной из нас!.. Мы успокаивали себя мыслью, что скоро, да, уже скоро этот эликсир действительно будет дарить жизнь.

Однажды, когда Эпл Пай и Крошка поехали за мусором, они обнаружили, что все баки пусты. Магазин закрыли, и недовольные торговцы стояли на улице, нервно кучкуясь; казалось, город съел запасы подчистую и еды не осталось. Жуткие толпы народа, как и глухие раскаты стрельбы на задворках, напугали девушек; они рванули прямиком домой. Пока они на кухне рассказывали о своих злоключениях, а мы поздравляли себя с тем, что есть и сад, и козы, и мешки с зерном, фыркающий рокот вертолета возвестил, что прилетел Зиро. Его переполнял такой восторг, что он согласился разговаривать на чистейшем английском.

– Оно блестит! – ликовал Зиро. – Я видел его. Ведьмино логово.

Вытащив из кобуры пистолет, он выпустил всю обойму в потолок. Нас окатило дождем из песка и щепок, как резаные завизжали испуганные свиньи, и все вокруг залили лучи заката.

Глава девятая

Холодные ветры одиночества гуляли по ее дому; одиночество и печаль, вот что, по словам Тристессы, выпадает на долю женщины. Словно навстречу своему отражению в волшебном зеркале, я пошла навстречу тебе, но когда по всем законам физики ты пошла навстречу мне, я ощутила не тепло отчего дома, а сиротливое предчувствие потери.

При нашей встрече у меня проявились все симптомы паники: бледность, учащенное дыхание, зуд от выступившего холодного пота. Словно я оказалась прямо на краю бездны; но овладевшее мною легкое головокружение не давало мне уйти, отречься от дела, тогда мне непонятного, – мы с тобой обе находились на краю бездны, Тристесса.

Ты была миражом. Живым портретом в платоническом театре теней, иллюзией, которая – пока шел фильм – заполняла мою внутреннюю пустоту небывалыми чудесами… а потом все растворялось. Тебе всегда было мало материального мира; твое призвание – выходить за рамки, которые диктует плоть; поэтому ты и превратилась в ничто, в призрак, оставляющий после себя лишь легкую серебряную пыль.

Вертолет, стрекоча, устремился к утесу, где гнездились орлы. Бледные персты идущей на убыль луны глянцевали многочисленные стеклянные арки на крыше дома; здание сверкало так, словно само излучало холодный свет, подобно рыбам, что живут глубоко на дне моря и общаются между собой на языке подводной люминесценции. От такого зрелища весь гарем запищал и затараторил, а мы стремительно снижались, пока не сели внутри высокой стены, которой себя окружила Тристесса, в парке с деревьями позади темного, покрытого слоем толстой пены бассейна, в длину и в ширину как небольшое озерцо. Наверное, он подпитывался подземным ключом; его грозные воды уходили вниз на невообразимую глубину, а высоко над ним подрагивала упругая вышка для прыжков в воду.

Вертолет приземлился на растрескавшуюся террасу, где из бетонных расщелин торчком росли сорняки. Однако, несмотря на отсутствие людей, терраса не производила впечатления заброшенного места. Там нашли свое пристанище гигантские стекляшки: пухлые капли из цельного стекла с ямочками, рубчиками и дефектами по краям, пародии на выразительные поверхности. Некоторые были с меня высотой, и к земле их притягивали сорняки и вьющиеся растения; какие-то упали набок и раскололись. Но хотя все они были разных размеров, формой стеклянные изделия напоминали слезы; их щедро, словно поддавшись кручине, разбросали вокруг берегов глубокого черного водоема, запертого в пустыне.