Читать книгу "Свидетель защиты. Шокирующие доказательства уязвимости наших воспоминаний - Кэтрин Кетчем"

Вопреки распространенному мнению, — продолжала я, — запечатлевшись в нашей памяти, факты не пребывают там пассивно, невредимые и не затрагиваемые дальнейшими событиями. На самом деле мы собираем фрагменты и характеристики окружающей нас среды, которые отправляются в память и там взаимодействуют с полученными ранее знаниями и ожиданиями — информацией, уже хранящейся в нашей памяти. Поэтому психологи-экспериментаторы представляют себе функционирование памяти как некий интегрирующий — и при этом конструктивный и творческий — процесс, а не пассивный процесс фиксации, подобный видеозаписи.

Потом я перешла от общих положений к конкретике.

— Все эти «я не знаю» и «я не помню» в показаниях Кэрол Даронч могут означать, что соответствующая информация никогда и не заносилась в память; иными словами, сбой произошел еще на стадии восприятия. Или это может означать, что информация хоть и была занесена в память, но потом была забыта, то есть имел место сбой на этапе хранения или на этапе поиска. Так или иначе, в реальности нет никакого способа узнать, что именно произошло.

Я снова посмотрела на список О’Коннелла и прочитала пункт 2: память разрушается в геометрической прогрессии.

— Накопленные к настоящему моменту результаты исследований показывают, что хранящаяся в памяти информация со временем разрушается и/или искажается, — пояснила я. — Через неделю информация, хранящаяся в памяти, будет менее точной, чем через день; через месяц она будет менее точной, чем через неделю; а через год она будет менее точной, чем через месяц.

— Одиннадцать месяцев хранить в памяти лицо Теда Банди — для Кэрол Даронч это, наверное, чертовски долго, — заметил О’Коннелл.

— Верно, — согласилась я, — хотя у многих людей существует ошибочное представление, что лица в памяти хранятся всю жизнь. Отчасти это так, но существует чрезвычайно важное различие между памятью на лица людей, которых мы знаем или знали на протяжении многих лет, и памятью на лица незнакомцев и незнакомок, которых мы видели лишь однажды и кратковременно. Многие люди сразу вспоминают лица друзей, которых они не видели многие годы или даже десятилетия. После окончания школы каждый из нас идет своим путем, но, когда через двадцать лет мы съезжаемся на встречу выпускников, мы обычно сразу узнаем лица наших бывших друзей.

Но с памятью на лица незнакомцев дело обстоит совсем иначе. Образы незнакомых людей, которых мы видели только мельком и только один раз, в подавляющем большинстве случаев со временем искажаются и размываются. Как правило, исследователи использовали периоды времени гораздо короче одиннадцати месяцев, и они обнаружили сильное разрушение образов незнакомцев в памяти.

О’Коннелл кивнул головой, посмотрел через мое плечо на список и прочитал: «Некоторые методы стимуляции улучшают восприятие и память, но сильный стресс затрудняет эти процессы. Негативно влияет на память страх, достигающий уровня истерики».

— Этот третий пункт относится к взаимосвязи между стрессом и памятью, — сказала я, — которая разъясняется в законе Йеркса — Додсона, названного так в честь двух исследователей, которые впервые установили наличие этой связи еще в 1908 году. При очень низких уровнях возбуждения (например, когда человек только просыпается утром) нервная система «включена» еще не полностью, и сенсорные сообщения могут не доходить по назначению. В такие моменты память работает не очень хорошо. При умеренных уровнях возбуждения (скажем, если вы немного нервничаете в связи с предстоящим судебным разбирательством или вас беспокоит конфликт с сыном-подростком) память работает наиболее эффективно. Наконец, при высоких уровнях возбуждения способность к запоминанию опять начинает снижаться и ухудшаться.

— Скажите, Элизабет, — начал О’Коннелл, — если бы вы ехали в машине с человеком, который представился сотрудником полиции, но при этом ехал к отделению полиции неверной дорогой да еще и в захудалом «фольксвагене», который затем скатился на обочину… Если бы этот человек защелкнул наручники у вас на запястье, размахивал перед вами пистолетом, а потом поднял монтировку и попытался ударить вас по голове, как вы оцените — это высокий уровень стресса?

— Конечно! — ответила я. — Но есть одно существенное потенциальное «но».

О’Коннелл приподнял брови.

— Дело в том, что в первые пять или десять минут контакта с «офицером Роузлендом» Кэрол Даронч не испытывала сильного эмоционального стресса, — сказала я. — Как минимум часть этого времени она шла рядом с ним по хорошо освещенному торговому центру. Поэтому можно утверждать, что уровень эмоционального возбуждения у нее был умеренный — такой, который, как правило, позволяет сохранять бдительность и обеспечивает достаточно хорошую запоминаемость и восстановление из памяти.

— Прокурор обязательно ухватится за это, — сказал О’Коннелл. — Однако все-таки, если собрать вместе все факты, мы можем убедительно заявить о возможном снижении точности памяти. — Он указал на пункт 4 в списке. — Трудно сохранять обособленные визуальные образы без переноса и слияния.

— Этот пункт относится к процессу, который обычно называют бессознательным, или непреднамеренным, переносом, — сказала я. — Когда человека, которого вы видели в одной ситуации, вы путаете с человеком, которого вы видели («вспоминаете») в другой ситуации. И опять же, применительно к данному конкретному случаю, когда полиция показала Кэрол Даронч две разные фотографии Теда Банди — крупно в профиль и анфас, а затем, через несколько дней, фото на водительском удостоверении, — они могли таким образом сформировать образ в ее памяти. «Вживить ей в мозг», как вы однажды выразились.

О’Коннелл снова кивнул головой. Он понимал этот пункт достаточно хорошо.

— Пункт 5, — сказала я, читая последний абзац в списке. — «Эффект предвзятости допрашивающего, в частности непреднамеренные сигналы и акцентирование». Соответствует предположению, что с 1 сентября (первоначальная подборка фотографий) до 2 октября (линейка опознания) у блюстителей порядка нарастали возбуждение и активность, и, соответственно, у свидетелей это спровоцировало эффект перехода от неуверенного опознания к уверенному. Вы всегда называете полицейских блюстителями порядка? — спросила я.

— Ну да, — ответил он. — Я называю их так, потому что они должны быть такими.

Но в данном случае О’Коннелл полагал, что «блюстители порядка» зашли слишком далеко и повлияли на потерпевшую, передав ей словами, жестами и другими «намеками» свою уверенность в том, что именно Тед Банди и был похитителем. После того как 1 сентября 1975 года Даронч неуверенно опознала Банди по фотографии, а затем через несколько дней более уверенно опознала его по другой фотографии, полицейские могли — намеренно или ненамеренно — общаться с ней, ощущая, что «клиент» у них уже есть. И она, стремясь помочь полиции и положить конец собственным мытарствам, могла уловить эти сигналы и решить для себя, что ее пытался похитить именно Банди. Вопросы, предполагающие определенные ответы, которые побуждают задавать более детальные вопросы, и этот механизм все раскручивается и раскручивается, махина движется вперед, затягивая Банди — виновного или невиновного? — под колеса.