Читать книгу "Идеальная няня - Лейла Слимани"

В половине восьмого утра она открыла дверь квартиры на улице Отвиль. Мила в своей голубой пижамке бросилась навстречу няне, обняла ее и воскликнула:

– Луиза, ты пришла! Наконец-то ты вернулась!

Адам, сидевший у матери на руках, услышал голос Луизы, узнал запах ее пудры и деликатный звук ее шагов. Он заколотил кулачками в грудь Мириам, которая с улыбкой передала его на попечение Луизы.

* * *

В холодильнике у Мириам громоздились пищевые контейнеры. Они стояли один на другом, рядом с мисочками, накрытыми фольгой. На полках лежали крохотные ломтики лимона, увядшие огуречные попки, четвертушка луковицы, запах которой заполнял всю кухню, стоило открыть дверцу холодильника. Кусочек сыра, от которого осталась одна корка. На дне очередной коробочки Мириам находила засохшие пожелтевшие горошины. Три макаронины. Ложку каши. Кусочек жареной индейки, которого не хватило бы на обед и воробью, но который Луиза не решалась выбросить.

Мириам и Поль подшучивали над ней. Поначалу бзик Луизы, хранившей все объедки, вызывал у них только смех. Няня дочиста выскребала консервные банки и заставляла детей вылизывать стаканчики из-под йогурта. Родителям это казалось нелепым, но трогательным.

Поль подсмеивался над Мириам, которая среди ночи выносила на помойку пакеты с остатками еды или сломанной и не поддающейся починке игрушкой Милы.

– Боишься, что Луиза отругает, признайся! – кричал он ей в спину с лестничной клетки.

Они веселились, наблюдая, с каким вниманием Луиза изучает рекламные проспекты, опущенные в почтовый ящик, – они давно привыкли выбрасывать их не глядя. Няня аккуратно собирала купоны на скидки и гордо предъявляла их Мириам, которая не смела сказать ей, что считает это идиотизмом. Напротив, она приводила Луизу в пример, говоря мужу и детям:

– Луиза права! Расточительство – это большой грех. В мире до сих пор есть дети, которые недоедают!

Но по прошествии нескольких месяцев эта мания начала их раздражать. Мириам упрекала Луизу в упрямстве и даже называла ее пристрастие паранойей.

– Если ей нравится рыться в мусоре, это ее дело, – говорила она Полю, убежденному, что няня забрала себе слишком много власти. – Я перед ней отчитываться не собираюсь.

Единственное, что она сделала, – запретила Луизе давать детям просроченные продукты.

– Да, даже всего на сутки. Это не обсуждается.

* * *

Однажды вечером – это было вскоре после болезни Луизы – Мириам вернулась домой очень поздно. Свет в квартире был погашен, а Луиза ждала ее прямо у дверей, в накинутом на плечи пальто и с сумкой в руках. Она небрежно попрощалась и поспешила к лифту. Мириам слишком устала, чтобы размышлять или тем более волноваться по этому поводу. «Ну, Луиза обиделась. И что дальше?»

Ей бы плюхнуться на диван и, не раздеваясь и даже не скинув туфли, уснуть, но она пошла на кухню налить себе бокал вина. Вдруг захотелось сесть в гостиной, выпить ледяного белого вина и выкурить сигарету. Если бы она не боялась разбудить детей, она бы и ванну приняла.

Она зажгла на кухне свет. Здесь было еще чище, чем обычно, и отчетливо пахло моющим средством. Дверца холодильника сияла. На кухонном столе – ни одной забытой чашки. На вытяжке над плитой – ни намека на жир, ручки шкафов протерты до блеска. Как и оконное стекло.

Мириам собиралась открыть холодильник, когда увидела его. Посередине столика, за которым ели дети и няня. На тарелке красовался куриный остов. Голый скелет, без малейших признаков мяса. Как будто его обглодали стервятники или стая прожорливых насекомых. В любом случае кто-то хищный.

Она смотрела на коричневый скелет: закругленный хребет, острые кости, гладкий, точно отполированный позвоночник. Ноги были оторваны, но надломленные крылья висели на своих местах. Суставы вывернуты, вот-вот хрустнут. Желтоватые хрящи напоминали засохший гной. Сквозь зияющие в переплетении тонких косточек дыры Мириам видела пустую, черную, обескровленную грудную клетку. На остове не осталось ни плоти, ни внутренних органов, ничего подверженного разложению, но Мириам казалось, что она смотрит на падаль, на протухший труп, невесть как попавший к ней на кухню.

Она точно помнила, что сегодня утром выбросила эту курицу. Мясо уже не годилось в пищу, и она боялась, как бы дети не отравились. Она наклонила тарелку с курицей над мусорным ведром, и тушка соскользнула вниз, вся в застывшем жире. Она упала на дно ведра с глухим стуком, и Мириам сказала: «Бр-р». От мерзкого запаха ее замутило.

Мириам приблизилась к скелету, не решаясь до него дотронуться. Он не мог появиться здесь случайно, из-за невнимательности Луизы. На шутку это тоже не походило. От остова пахло средством для мытья посуды с миндальной отдушкой. Луиза отмыла его дочиста и водрузила на стол как зловещий тотем. Она им мстила.

* * *

Потом Мила все рассказала матери. Она смеялась и прыгала, объясняя, как Луиза учила их есть пальцами. Забравшись на стулья с ногами, они с Адамом обдирали с костей мясо. Он уже засохло, и, чтобы они не подавились, Луиза велела им запивать еду фантой из больших стаканов. Она строго следила за тем, чтобы они не сломали куриный скелет. Она сказала детям, что это такая игра и что они получат кое-что вкусное, если будут слушаться и соблюдать правила. И в самом деле – она дала им по леденцу.

Эктор Рувье

Прошло десять лет, но Эктор Рувье отлично помнил руки Луизы. Чаще всего он трогал именно ее руки. Они пахли цветочными лепестками, а ногти у нее всегда были покрыты лаком. Эктор хватал их, прижимал к себе, чувствовал, как они гладят его по голове, пока он смотрел телевизор. Руки Луизы погружались в теплую воду и терли худенькое тело мальчика. Они взбивали в пену шампунь у него в волосах, ныряли ему под мышки, мыли ему краник, живот, попу.

Уже в кровати, лежа лицом в подушку, он задирал пижамную куртку, показывая Луизе, что ждет, когда она его погладит. Она проводила по его спине кончиками ногтей, отчего кожа у него словно оживала, по телу пробегала дрожь, и он засыпал умиротворенный, но с легким чувством стыда, смутно догадываясь о природе возбуждения, вызванного прикосновением пальцев няни.

По дороге в детский сад Эктор крепко-крепко держал няню за руку. Чем старше он становился, чем крупнее становилась его ладонь, тем больше он боялся ненароком сломать ее хрупкую, как фарфор, кисть. Пальчики няни хрустели в руке Эктора, и порой мальчику казалось, что это он переводит Луизу через улицу.

Луиза никогда не была с ним строга, о нет. Он не помнил, чтобы она когда-нибудь сердилась. И никогда не поднимала на него руку – в этом он был абсолютно уверен. Но вообще, несмотря на то, что они провели рядом много лет, у него сохранились весьма расплывчатые воспоминания о Луизе. Ее черты представлялись ему в какой-то дымке, и он сомневался, что узнает ее, столкнись они случайно на улице. Зато он не забыл ее мягкую и нежную щеку; аромат ее пудры, которую она наносила утром и вечером; тонкий нейлон колготок, к которым он прижимался лицом; ее странная манера целовать его, иногда прикусывая, чтобы подчеркнуть внезапность приступа своей любви и желание завладеть им целиком и полностью. Эти вещи он помнил хорошо.