Читать книгу "Остров на краю всего - Киран Миллвуд Харгрейв"

Но то, что он делает, гораздо хуже. Переводит взгляд с меня на письмо и обратно. А потом тонкая улыбка растягивает его сухие щеки.

Мистер Замора подносит к письму факел, и огонь тут же перекидывается на него яркой вспышкой на траве. Кому было письмо? Игме? Кидлату? Или мне?

– Вы не посмеете это сделать, – возмущенно говорит Мари, но мистер Замора уже не слушает и не слышит нас. Он оглядывается, видит разбросанные письма и тычет в них факелом. Мы с Мари пытаемся спасти хоть что-то, кричим ему, чтобы остановился, но он не обращает на нас внимания, и белые листки вспыхивают, как маяки или падающие звезды.

Мистер Замора идет к самой большой кучке и поджигает ее, несмотря на попытки Мари рассовать что-то по карманам. Она вскрикивает и отскакивает в сторону, и мы вместе пытаемся оттолкнуть его, выбить из рук факел. Он смеется как сумасшедший, увертывается и отступает, пятится к краю обрыва, размахивая перед собой факелом. Жар обжигает мою щеку, краешек пламени касается кожи, оставляя волдырь и острую, пронзительную боль.

– Прекрати! – кричит Мари, оттаскивая меня к деревьям. Я отбиваюсь. Хочу вырвать факел, столкнуть его со скалы, сделать все что угодно, лишь бы не слышать его смех. Жар пульсирует во всем теле, в спине, ногах и плечах.

– Ами, остановись!

Я резко поворачиваюсь к Мари и уже готова оттолкнуть ее, если она меня не отпустит, и только тогда понимаю, от чего она меня оттаскивает. Кожа горит не от злости – от огня. С догорающих писем огонь перекинулся на траву, мертвую, сухую, ждущую муссона, и она вспыхнула, как трут. Отдельные вспышки соединились в раскаленный, оранжево-красный поток. Стена огня охватывает нас с невероятной быстротой, прорываясь, как река через трещины в плотине.

– Идем! – Мари дергает меня за руку, и мы бежим. Пламя уже лижет деревья, разбегается с треском по нижним веткам. Я бросаю взгляд через плечо. Дым поднимается подобно туману, но невдалеке виднеется белая рубашка – мистер Замора бежит следом. Змейки дыма втягиваются через нос, и легкие сжимаются.

Бежим изо всех сил, но пламя быстрее. Огоньки, словно духи, перепрыгивают с травы на ветки, с веток на другие деревья, разгораются, разевают все шире голодные рты, словно готовы проглотить целый мир и всех в нем. Шум, треск. Сухое дерево вздувается и лопается. Трудно дышать, дым и жар жалят грудь.

В конце концов мы отрываемся от пожара и, кашляя, проскакиваем через узкую полоску леса. Воздух свежий и бодрящий, словно идешь под водопадом.

Дети уже собираются, и некоторые встречают нас криками. Дату вытаскивает меня и Мари на безопасное место. Кидлат пытается помочь и хватает меня за штанину. Сестра Тереза пробивается сквозь толпу ровно в тот момент, когда Мари начинает рвать. Кидлат пробегает пальцами по моему лицу, словно проверяет, где больно.

– Не беспокойся. Я не обгорела.

– Что случилось? Как ты? – Монахиня опускается на колени перед Мари и смотрит на горящие деревья.

– Мистер… Замора… – выдыхает Мари.

– Так это его рук дело? – бросает сестра Тереза. – Где он?

Я оглядываюсь. Его здесь нет. Он не пошел за нами. Мы с Мари переглядываемся. Неподалеку падает на землю горящая ветка.

– Мистер Замора шел за нами…

– Так он в лесу? – Сестра Тереза вскакивает и, не обращая внимания на предостерегающий крик Луко и вопль Маюми, закрывает рясой рот и устремляется в лес. Луко готов последовать за ней, но упавшая перед ним горящая ветка и визг Маюми вынуждают его отступить.

Все смешалось в красной пелене: потные, блестящие лица, освещенные жутким пожаром, жар, такой сильный, что опаляет волосы. Чтобы не поддаться панике, медленно считаю до десяти. Раз. Два. Три… Если выйдет до десяти, то все будет хорошо. Семь. Восемь. Если выйдет до двенадцати, то все будет хорошо. Одиннадцать. Двенадцать. То есть не до двенадцати, а до двадцати…

Пожар бушует, но воспринимается как что-то очень далекое, словно слушаешь шторм с морского дна. Счет пошел уже на третий десяток. Двадцать один. Двадцать два. Мальчишки постарше собрались у края леса и пытаются разглядеть что-то за стеной огня и клубящегося черного дыма. Наконец, после долгого ожидания, Дату кричит:

– Вон они!

В дыму проступают какие-то странные очертания.

– Помогите ей! – кричит Маюми.

Очертания материализуются в мистера Замору, которого едва ли не несет на себе монахиня. Несколько мальчишек бегут ей на помощь и подхватывают обессилевшего лепидоптериста. Сестра Тереза выбирается из леса, кашляя и задыхаясь, с черным от пепла лицом и выпученными глазами. На голове у нее горит апостольник, и она пытается сорвать его. Луко смахивает с рясы тлеющие веточки.

– Воды! Принесите ей воды! – кричит Луко, помогая монахине сбросить рясу. Голова гудит, но я заставляю себя выпрямиться и сижу, глядя вслед побежавшей за водой Маюми.

Волосы у сестры Терезы густые, золотисто-каштановые, а вовсе не седые, как я всегда думала. Но сейчас, подпаленные и спутанные, они напоминают слепившиеся комья. Лоб и шея покрыты волдырями. Она стонет, и звук получается такой, словно легкие заполнены не дымом, а какой-то жидкостью. Маюми возвращается с водой, а потом прибывают на помощь люди с водовозной бочкой. Должно быть, пожар виден и в городе. Растянувшись цепочкой, они пытаются погасить пламя. Нас же больше заботит сестра Тереза. Луко старается удержать ее в сидячем положении, но глаза у нее закатываются, и она валится на землю.

– Ее надо доставить к врачу, – кричит Луко. – Ждать повозку некогда, я отвезу ее на Тилди. Пусть кто-нибудь присмотрит за ним. – Он кивает в сторону мистера Заморы и поднимает монахиню.

Кидлат неуверенно подходит к лежащему на земле директору. Мари наконец откашлялась и тоже плетется к нему. Кидлат наклоняется и прикладывает ухо к губам мистера Заморы, который больше, чем когда-либо, напоминает насекомое с раскинутыми членами.

– Что ты слышишь? Легкие чистые? – спрашивает Мари. Кидлат кивает. Губы Мари складываются в жесткую линию. – Кидлат, сходи за водой. Ами, найди тряпицу – протереть лицо.

Я оглядываюсь. Картина напоминает поле боя. Приютские разбрелись, и огонь, забрав у леса все, что было можно, медленно стихает. Отрываю полоску от рубашки мистера Заморы, смачиваю в ведерке с водой, которое принес Кидлат, и стираю со щек и лба сажу и копоть.

Внезапно веки прыгают, и на пепельно-сером лице выскакивают жуткие, налитые кровью глаза. Мое лицо в нескольких дюймах от его, и он смотрит на меня – нет, сквозь меня – так пристально, с таким усилием, словно взглядом сдирает с меня кожу. Мистер Замора пытается сесть. Губы шевелятся.

– Уйди, прокаженная.

Мари сильно толкает директора в грудь, и он, закатив глаза и хрипя, падает на спину.

Сердце глухо колотится, пульс тяжело стучит в виски. Я бросаю тряпку и бреду мимо людской цепочки к приюту. Луко и сестры Терезы не видно, но из города прибывает все больше людей с ведрами. Я торопливо вхожу в комнату, падаю на кровать и лежу, слушая крики и плеск воды.