Читать книгу "Муж в обмен на счастье - Вера Колочкова"

– Да я не смеюсь, Маруся! Не обижайся! Ну чего ты?

– Нет, не буду я с тобой больше разговаривать… – начала подниматься из-за стола Маруся.

– Все, Марусь, прости! – схватила ее за руку Майя и усадила на место. – Давай продолжим! Значит, для начала я должна свою внутреннюю территорию отмыть. Так, да?

– Ну да…

– А потом что?

– А потом… А потом все просто, Майка. Свято место, оно ж пусто не бывает. Посади сама в эту почву семечко да начинай его взращивать. Из пустяков, из деталей, из обычных человеческих потребностей… Вот скажи, в постели с Лёней у вас все как надо получается?

– Ну… – смутилась Майя. И, подумав, ответила: – В общем, да…

– Ну вот! Видишь, как тебе повезло, Майка! Да на одном этом обстоятельстве можно в себе огромную любовь вырастить! Дерево целое! Пальму с кокосами!

– Лучше с бананами, – хитро прищурилась Майя. – Я бананы больше люблю.

– Да ну тебя, Майка… Опять смеешься? Непробиваемая ты какая-то!

– Марусь, а у тебя получилось… вот так? Чтоб дерево в себе вырастить?

– У меня бы получилось, уж можешь мне на слово поверить. Обязательно бы получилось, если б я такого вот Лёню встретила. Не ценишь ты подарков судьбы, Майка, ой не ценишь… Боюсь, поплатишься ты за свое легкомыслие. Вернее, за внутреннее свое любовномыслие…

– Я уже поплатилась, Марусь.

– Да? И как же?

– Ну, это долгая история… Поздно уже. Иди лучше спать, завтра вставать на первую пару рано.

– Ладно. А ты?

– А я Лёню дождусь. Он в дороге сейчас, из Москвы едут с дядей Хельмутом. Все равно не усну…

Поднявшись, Маруся потянулась, вкусно зевнула, раскинув руки и чуть вздрогнув худеньким телом. Майя грустно проводила ее глазами, потом, упершись пятками о край стула, подтянула к подбородку коленки, обхватила их длинными руками. Задумалась. Смешная она какая – эта Маруся. Взять, говорит, и отмыть надо свою внутреннюю территорию, и всех делов-то. А может, она и права? Может, если начать с любовью бороться, она таки возьмет и отступит? Не будет ныть внутри, как больной сустав перед непогодой? Может, она вообще ее себе придумала, эту любовь девичью окаянную? А что? Бывает же… Некоторые мнительные люди даже болезни себе придумывают, и они потом и впрямь у них появляются. Как там Маруся сказала? Освободить место, потом посадить семечко и из него новую любовь взрастить? Ах, да, еще его удобрить надо, это семечко… Что ж, можно попробовать. Вот сейчас придет Лёня, и она с порога так прямо и заявит ему, что любит. И впрямь, ни разу ему таких слов не говорила…

Ничего она ему не сказала, конечно же. Не смогла. Вышла в прихожую, улыбнулась как обычно. Сдержанно и приветливо. И еще немножко смущенно, будто устыдилась своих решительных мыслей. Перекинулись парой обычных фраз – как доехал, ужинать будешь, дядя Хельмут привет передавал…

Потом она долго лежала без сна, пялилась, как сова, в пустоту ночного окна. Лёня тихо посапывал рядом, утомившись длинным хлопотным днем. Ну вот что она за уродец такой? Неужели так трудно было выдавить из себя это проклятое «люблю»? Вот зря говорят, что, единожды солгав, потом якобы остановиться уже не можешь. Ничего подобного. Это «единожды солгав» потом вообще обман через себя не пропускает – ни во благо, ни без блага… Так что лучше и не нужно ничего такого. Пусть все идет как идет. А если, как Маруся пугает, проворонит она Лёнину любовь, значит, так тому и быть. Пусть все по справедливости будет. Если Лёне настоящая, полноценная половинка на пути встретится, Майя и самоустранится тут же. Может, даже и с легкостью. Потому что права Маруся – она, наверное, и есть из породы тех слепых идиоток, у которых зрячие да умные прямо из стойла мужей уводят. Как, впрочем, и женихов тоже…

После защиты диплома она сама нашла себе работу. Не ахти какую, конечно, – журналисткой устроилась в хилую коммерческую газетенку. В те годы их развелось великое множество, газетенок этих, как поганок на старом пеньке. Вроде и тоже на грибы похожи, а есть нельзя. Зато народец там подобрался веселый, умненький, в меру циничный, серьезностью сознания не обремененный. И на работу она ходила с таким же удовольствием, как раньше на учебу. И даже привычка складывать в сумку бутерброды, чтоб на всех хватило, тоже сохранилась. И деньги взаймы давать. И в дом к себе всех тащить. Правда, поначалу эти ее привычки были местным газетным народом неправильно истолкованы, то есть занесли ее в разряд скучающей около мужа да ищущей приключений дамочки, и даже без предложений двусмысленных не обошлось, но потом все образовалось. В общем, приняли ее хорошо: кто за своего парня, кто за добрую мамку, кто за подружку-выручалочку. Успевай только поворачивайся во всех этих ипостасях. А в суете да на бегу, да в обычной каждодневной торопливости жизнь движется быстро, как по накатанной колее. Не успела она опомниться – уже и Темка в первый класс пошел. Собрались дома за праздничным обедом, даже дядя Хельмут изволил сестрицыных пирогов по этому случаю откушать. Вообще, он редким гостем в доме был. Как-то не случилось меж ними большой родственной близости. Деловая случилась, и довольно успешная, а родственная – нет. Видимо, и впрямь эти понятия взаимоисключающие. Не должно быть ничего личного в бизнесе. Хотя, Майя знала, все свое имущество в Германии дядя Хельмут Лёне завещал, своих детей у него не было. Но опять же не из любви, а чтоб в чужие руки не попало…

Услышав, как зовет ее из кухни Анна Альфредовна, Майя собрала со стола грязные тарелки и поспешила было к ней, и остановилась в дверях испуганно, глянув свекрови в лицо. Нехорошее было у нее лицо, до голубизны бледное, покрытое блестящей испариной. Анна Альфредовна сидела на стуле, вцепившись дрожащими ладонями в край стола. Подняв на вошедшую Майю глаза, тихо проговорила, будто извиняясь:

– Маечка, поди в мою комнату, там на прикроватном столике пакет с лекарствами лежит, принеси мне… Только Лёню с Хельмутом не пугай, пожалуйста…

Сбросив тарелки в раковину, Майя ветром метнулась через гостиную в комнату свекрови, провожаемая удивленными взглядами мужчин. Когда вернулась, они уже толклись около Анны Альфредовны, и она улыбалась им виновато и страдальчески. Роясь дрожащими руками в мешочке с лекарствами, повторяла упорно:

– Лёнечка, прекрати паниковать… Лёнечка, ну какая «Скорая»? Сейчас, сейчас все пройдет… Вот, я уже таблетку выпила…

Лёня все же «Скорую» вызвал. Сердитый молодой врач долго и озадаченно пялился в шуршащую под его руками ленту кардиограммы, хмыкал многозначительно, потом обратился к Лёне со странным вопросом:

– Вы настаиваете, чтоб мы ее забрали?

– А что у нее? – озабоченно подвинулся к нему Лёня, тоже пытаясь заглянуть в эти непонятные и пугающие острые углы, пришедшие тревожными сигналами прямиком из материнского сердца.

– Ну, как вам сказать… Инфаркта вообще-то нет. Она давно у кардиолога наблюдается?

– А… Я не знаю…

– Ну как же… Вы ей кем приходитесь?