Читать книгу "24 часа - Клэр Сибер"

Где-то хлопнула дверь. Я не смогла определить, хлопнула ли она в моем доме или где-то за его пределами.

Прошла минута. Я заставила себя подняться с кровати. Подойдя к двери комнаты Полли, я прислушалась.

Послышался скрип. Мое сердце бешено заколотилось. Я мысленно обругала себя. Сказала себе, что это всего лишь ветер. Или просто скрипнула старая половица в нашем старом доме.

На цыпочках я вышла на лестничную клетку и приблизилась к ступенькам.

Затем я спустилась по ним к кухне. Я шла туда, чтобы найти какое-нибудь оборонительное оружие. Например, кухонный нож.

И вдруг в саду зажегся прожектор сигнализации, реагирующей на движение.

Я затаила дыхание.

Какой мне будет толк от кухонного ножа?

Внутренний дворик пересек соседский рыжий кот.

Я снова начала дышать. Сигнализация, по всей видимости, сработала на кота.

Парадная дверь задрожала так, как она дрожит, когда дует сильный ветер. Однако ветра-то сейчас не было. В доме находился какой-то человек. Или же он пытался пробраться в дом.

Где телефон?

В гостиной.

Я двинулась в сторону коридора.

Парадная дверь оставалась запертой изнутри на засов. На окнах установлена сигнализация. Двери во внутренний дворик, как я только что убедилась, были закрыты на замок.

Я бросилась в гостиную и схватила телефон.

Через окно с поднятыми жалюзи я увидела, как какая-то фигура идет по дорожке в сторону калитки – то есть прочь от нашего дома.

* * *

Любовь должна быть простой, правда?

X любит Y, а Y, в свою очередь, любит X.

Почему не может быть именно так?

Потому что для этого нужны два человека. Два разума, две силы воли. Двое желающих соединиться; двое выбирающих себе путь – схожий путь, если не абсолютно одинаковый. Выработайте совместный план, а затем воплотите его в жизнь. Все всегда происходит именно так; а как, по-вашему, оно должно происходить?

Я сомневаюсь в этом, потому что никогда ведь не знаешь, что собирается сказать другой человек, пока он не заговорит.

Я познакомилась с Сидом, когда впервые приехала в Лондон. Денег у меня не было, я работала официанткой, не знала, как жить дальше. Поучившись в колледже, я отправилась путешествовать по Южной Америке, встречалась там с хиппи, бандитами и шаманами. Я танцевала при луне и на пляжах, путешествовала через тропические леса и посещала затерянные в них мертвые города, пока едва не затерялась там сама.

Возвратившись домой, я то и дело спорила с отцом, наконец-то найдя в себе силы ему перечить. Я хотела вернуться в колледж, хотела закончить обучение, чтобы у меня появилась возможность стать практикующим психотерапевтом, но отец категорически отказался мне помогать, хотя деньги у него в то время водились, а мама совсем не могла помочь мне материально. Она лишь охотно предоставила мне кровать в ее доме в Ист-Финчли[26].

Когда я, пытаясь выхлопотать стипендию, возобновила занятия, я очень нуждалась в деньгах. Я вкалывала на двух работах и как-то раз увидела в магазинчике на углу объявление о том, что в филиале художественного колледжа Слейда в центральной части Лондона требуются натурщицы.

Я сомневалась, стоит ли туда идти, но меня стала уговаривать Эмили. У нее тогда был период свободной любви и фривольного поведения: она спала с парнем, похожим на Боба Дилана, и исповедовала философию Жана-Поля Сартра. «Это высвободит твою душу, милая», – сказала она, но я в этом отнюдь не была уверена. Это скорее заставило бы дрожать мои бедра. Однако я была на нуле, а потому клюнула на эту приманку.

Сид тогда преподавал в этом художественном колледже. Старше меня примерно на год, он был сухопарым, раздражительным и грубоватым молодым человеком. Впалые щеки и неизменно сердитый взгляд. Он почти ничего не говорил, просто указал мне сначала на большой шкаф-гардероб, в котором я могла раздеться, а затем на чайник в углу, хотя молока в этом помещении не наблюдалось[27]. «Раздевайся и ложись на тот диван. А еще, – он быстро окинул меня взглядом, – попытайся не лежать так, как будто ты – кусок мяса на прилавке».

Таращась на него, я оробела еще больше. Я еще никогда не встречала таких грубых людей. Уже стоя в шкафу и дрожа, я осознала – осознала слишком поздно, – что мне отнюдь не нравится обнажаться. О чем я, черт побери, думала раньше? Для такой работы я совершенно не годилась. Я ничуть не гордилась своим телом, жутко стеснялась наготы, и, хуже того, мне было очень холодно: моя бледная кожа тут же покрылась некрасивыми пупырышками. От имеющегося в этом помещении крохотного термовентилятора толку было мало: от него на моем бедре лишь появилось уродливое ярко-красное пятно.

Когда во время первого сеанса сделали перерыв на чай, я решила удрать. Зайдя в туалет, я поспешно натянула одежду и выскользнула через заднюю дверь мастерской, пока весь класс сгрудился вокруг чайника и тарелки с разломанным печеньем.

Сид нагнал меня на середине дорожки.

– Куда это ты? – Он грубо схватил меня за руку.

– Я этого делать не могу. – И я высвободила свою руку. Однако от его прикосновения через меня проскочила какая-то искра, заставившая меня затрепетать. – Я стесняюсь, – промямлила я. Моя рубашка была застегнута лишь наполовину.

– Да не строй ты из себя такую скромницу. – Его глаза цвета влажного зеленого мха сузились. В их выражении я увидела презрение.

– Я не строю.

– Строишь. Снимать одежду – это самое естественное занятие на свете.

– Для вас – может быть.

– Для всех нас.

– Ну так снимите одежду с себя, – пробурчала я.

– Это не подходит. – Он впился в меня взглядом. – Твое тело намного лучше моего.

А затем он улыбнулся.

Мне становится не по себе, когда я вспоминаю те события. Мне становится не по себе из-за того, как легко я пала перед ним.

Одна улыбка – и я пала.

Я не вернулась в мастерскую. Он объявил классу, что занятие окончено, и повел меня в паб. Мы заказали виски с имбирным вином и к пяти часам были уже пьяны. Я узрела в нем нечто такое, на что охотно отреагировала: что-то мрачное, вызывающее жалость, трагическое; он думал, что это незаметно, что он сумел это скрыть от большинства людей. Но не от меня. Мы осушили по последнему стаканчику, и затем он затащил меня в постель на своем чердаке – чердаке художника. Да, это был чердак. С него открывался великолепный вид на облака через окна в крыше. На этом чердаке имелся двухместный матрас и еще кое-какие немногочисленные предметы: мольберт, коробки с красками, поставленные одна на другую у стены, бутылка виски на деревянном ящике. Едой тут, похоже, и не пахло. На подоконниках – несколько произведений Камю и множество книг Эрнеста Хемингуэя. Я тогда Хемингуэя еще совсем не читала и пока не знала об одержимости Сида идеей смерти. Что я тогда знала – так это то, что это помещение выглядит крайне романтично и что в нем пахнет красками, скипидаром и Сидом.