Читать книгу "С мамой о прекрасном. Зарубежная живопись от Яна ван Эйка до Пабло Пикассо - Инна Соловьева"

Гертруда Стайн

Фото 1930-х годов.

Гертруда Стайн – известная американская писательница и коллекционер картин художников-модернистов; родилась 3 февраля 1874 года в городе Питтсбурге (США). Она была младшей из пяти детей в зажиточной еврейской семье. Когда Гертруда была еще ребенком, Стайны переехали в Окленд. После смерти матери в 1888 году и отца в 1891 году бизнес унаследовал старший сын в семье – Майкл Стайн. Гертруда и ее старшая сестра Берта жили с бабушкой в Балтиморе. В 1902 году брат Гертруды – Лео Стайн отправился в Париж, и спустя год за ним последовала Гертруда. С тех пор Гертруда обосновалась в Париже. Дом, в котором она жила, стал местом встречи артистической и писательской элиты. Завсегдатаями «салона» Гертруды Стайн были Пабло Пикассо, Эрнест Хемингуэй и другие знаменитости. В 1904 году Майкл Стайн выделил Лео и Гертруде 8000 франков на покупку произведений искусства. На эти деньги была приобретена картина Винсента ван Гога «Подсолнухи», «Три таитянки» Гогена, а также картина Сезанна «Большие купальщицы». За этими покупками последовали и другие приобретения, сделавшие коллекцию Гертруды Стайн одним из крупнейших собраний современного искусства. Гертруда Стайн умерла в пригороде Парижа Нёйи-сюр-Сен 27 июля 1946 года.

Русские коллекционеры тоже разглядели новое искусство. Сергею Ивановичу Щукину мы обязаны тем, что он терпеливо, с большим вкусом и умением создал великолепную коллекцию, которая сейчас находится в Музее изобразительных искусств им. A.C. Пушкина. В 1907 году Сергей Иванович Щукин взволнованно пишет из Москвы в Париж: «Что случилось с Пикассо? Говорят, он сошел с ума». Что же заставило его так нервничать? Дело в том, что в 1907 году в своей маленькой и нищей мастерской, о которой впоследствии было написано так много воспоминаний, Пикассо создал картину, которая вызвала у публики настоящий шок. Он писал ее почти год, практически не покидая мастерской, и дал ей название «Авиньонские девицы».

Картина еще не была представлена широкой публике и обитала в мастерской художника в Бато-Лавуаре, где постоянно царил художественный беспорядок. У Пикассо было довольно много странностей, и одна из них заключалась в том, что, где бы он ни находился, он в одну секунду создавал вокруг себя хаос. Он ненавидел порядок и домашний уют. Вне зависимости от того, жил ли он в бедной мастерской или в собственном замке, у него все равно царил вечный беспорядок. И вот среди холстов и всевозможных атрибутов искусства друзья Пикассо впервые увидели написанную им картину «Авиньонские девицы». Анри Матисс, который сам был новатором и любил эксперименты, увидев эту картину, сообщил, что Пикассо сошел с ума. Живопись кончилась, началось что-то совсем иное. Искусства больше нет. Друг Пикассо, художник Жорж Брак, выразил свое отношение к этой живописи такими словами: «Такое ощущение, что кто-то пьет бензин и плюется огнем». Это произведение было шокирующим не только по исполнению, но и по сюжету. На картине изображен фрагмент Авиньонской улицы в Барселоне, на которой находился дом терпимости. Авиньонские девицы – это проститутки, обитавшие на этой улице.

Тема порока нередка в живописи, но, как правило, сопровождается нравоучительными коннотациями. Порок всегда бичевали. А здесь мы видим нечто совершенно другое. На огромном полотне, площадью почти в шесть квадратных метров, изображены пять женских фигур. Кажется, что какая-то рука открывает перед нами занавес, и мы видим их, как на витрине. Женщины написаны неприятным ржаво-розовым цветом. Эта палитра использована в картине не случайно. Всю жизнь существовала полемика между Пикассо и Матиссом. Если Матисс, основоположник фовизма, впустил в свои картины гармонию, создаваемую сочетанием различных цветов, то Пикассо отреагировал на это, сделав свои картины подчеркнуто монохромными. Появился «голубой» и «розовый» периоды в его творчестве. Это не было продуманным действием, это был подсознательный протест. И в конце «розового периода» у Пикассо появляется этот болезненный ржаво-розовый цвет.

В глазах зрителя эта картина распадается на две части. Левая ее часть довольно традиционна. Три крупные женские фигуры, резкие и угловатые, абсолютно лишены красоты и энергетики. Они написаны всё еще в духе Сезанна, их еще можно уложить в изобразительный ряд. Но в правой части картины появляются две женские фигуры с уродливыми лицами, совершенно изломанные. Линия и штрих резко вынесены на поверхность, их фигуры угловаты и отвратительны. Это антикрасота. Испокон веков искусство стремилось к тому, чтобы выразить красоту. Но, глядя на эту картину, мы видим, что красота разрушена. Ее больше нет.

Музей Пикассо в Барселоне

Авиньонские девицы в своей наготе и брутальности настолько агрессивны, что зритель невольно вздрагивает. На смену красоте приходит нечто страшное. Всеми фибрами души мы чувствуем, что рождается что-то новое. Перед нами многочисленные плоскости, фигуры расчленены. Картина вызывает ощущение всматривания в разбитое зеркало. И в этом отражении мы видим себя. Эта картина явилась предтечей кубизма, нового течения, пришедшего на смену искусству, воспевающему красоту формы и линии.

Но самое главное, что в тот момент Пикассо начал говорить новым живописным языком, доселе нам неведомым. Была разрушена старая эстетика, гармония, и художественный мир был по-новому закодирован. Это прекрасно почувствовали коллекционеры и специалисты. Это не значило, что исчез интерес к форме и реальности. Реальность существовала сама по себе, а то, что рождалось на холсте, существовало отдельно. Новый XX век принес разрушение и целый клубок проблем и противоречий. Изменилось очень многое, и такой гениальный человек, как Пикассо, не мог этого не видеть и не чувствовать. Окружающий мир и мир внутренний поменялись местами. Появилось ощущение эфемерности реального мира и истинности внутреннего.

О каких-то детях говорят, что они родились с ложкой во рту или в рубашке. А Пабло Пикассо родился с карандашом в руке. Рисовать он начал с восьми лет. Его отец был великолепным испанским художником, поэтому чувство прекрасного было развито у ребенка на генетическом уровне. Пикассо учился живописи и в Испании, и во Франции. Он впитывал в себя лучшее, что было создано человечеством до него. Но преломить все это через призму своего видения и абсолютно по-новому трактовать язык формы так, как Пикассо, не мог никто.

В начале XX века у Пикассо появляется интерес к африканскому искусству. Он посещал музей Трокадеро, где видел африканские маски и вдохновлялся этими образами и линиями. Когда Пикассо надоедали вопросами об африканских мотивах в его творчестве, он отвечал, что не знаком с африканским искусством и не имеет к нему никакого отношения. Но это, конечно, было не более чем лукавством.