Читать книгу "Скопин-Шуйский - Наталия Петрова"

А что же сам Скопин? Безусловно, он гордился своим высоким положением, мечтал о будущих военных походах с государем и вспоминал, как его отец Василий когда-то держал скипетр царя Федора Ивановича. Ему же выпала немалая честь — охранять государя с мечом наголо.

Рыцарь нового государя

В недолгое царствование Лжедмитрия Скопин-Шуйский сумел пройти путь от стольника до великого мечника и занял место в Боярской думе. Как же ему служилось при новом государе, и каков человек был новый государь? С. И. Шаховской в «Летописной книге» оставил нам портрет самозванца и обозначил несколькими штрихами его характер: «Рострига ж возрастом (то есть ростом. — Н.П.) мал, груди имея широки, мышцы имея толсты. Лице ж свое имея не царского достояния, препросто обличия имеяху, все тело его велми помраченно (очень смуглое. — Н.П.). Остроумен же, паче и в научении книжном доволен, дерзостен и многоречив зело, конское ристание любляше, на враги своя ополчителен, смел, велми храбрастен и силу имяху, и воинство же любляху зело»[131].

Верно подмеченные дерзость и храбрость безусловно были необходимы тому, кто рискнул на подобное предприятие. Только человек авантюрного склада характера, страстный и отчаянный, напористый, не знающий ни в чем удержу, пойдет на обман целого народа, и преуспеет в этом настолько, что, похоже, и сам начнет искренне верить в свое царское происхождение. Однако вряд ли политическая интрига начала XVII столетия под названием «Лжедмитрий I» была организована одним человеком — слишком многие и в России, и в Польше были в то время заинтересованы в появлении конкурента у Бориса Годунова. Да и кратковременность пребывания самозванца у власти, легкость, с какой был совершен переворот 1606 года, прямо свидетельствуют о продуманности и подготовке заговора.

Если внимательно прочитать сохранившиеся от недолгого царствования «лживого царевича» документы, то облик самозванца вырисовывается вполне ясно. Вот письма Дмитрия к папе, польскому королю и Юрию Мнишку. В них он берет на себя обязательства в обмен на денежную и военную помощь отдать полякам Смоленск и половину Смоленской земли, всю пограничную Северскую землю с шестью городами, среди которых Чернигов, Новгород-Северский, Путивль. Он также обещал Польше военную помощь и поддержку в борьбе за шведскую корону. Иезуитам он обещал не противодействовать основанию костелов и распространению католической веры в России. Сандомирскому воеводе Юрию Мнишку он обещал жениться на его дочери, отдать ей в управление Псков и Новгород с землями, ее отцу — вторую половину Смоленской земли и ту же Северскую землю[132]. За исключением женитьбы, ни одно из этих обещаний, к счастью для России, выполнено не будет. Пообещать все, что попросят, лишь бы достичь власти, — типичный ход авантюриста. Продуманной или дальновидной политики, тем более проведения каких-то реформ либерального толка в «отсталой, дикой стране», которые в последнее время приписывают ему иностранные и отечественные историки[133], — совершенно не видно ни из действий его, ни из намерений.

Как человек, попавший «из грязи в князи», он с большим вниманием относился к внешней стороне своей новой жизни. Царствование он начал с изменения титула — стал именоваться «пресветлейшим и непобедимейшим монархом Дмитрием Ивановичем, Божиею милостию, цесарем и великим князем всея России»[134]. Назвавшись цесарем, он тем самым поставил себя на одну ступень с тогдашними императорами.

Самозванец любил щегольнуть модными нарядами, в течение одного вечера переодевался по нескольку раз, зазвал из-за границы купцов, торгующих драгоценностями, — поляк Станислав Немоевский получил приглашение привезти в Москву ювелирные изделия и камни для самозванца. Особенно мило было сердцу «Димитрия» все польское — он любил тамошние порядки и обычаи, искренне считал их наилучшими, достойными подражания. К изменению внешней стороны придворной жизни относится и введение чина великого мечника.

Во дворце Скопин бывал теперь почти каждый день, нередко и ночевал там. Прием послов, царские трапезы, пиры и торжества — все придворные события сопровождала отныне могучая фигура великого мечника, стоявшего рядом с троном государя. Царь относился к нему милостиво, по-дружески; летами они не сильно отличались, и потому «Димитрий» нередко приглашал князя Михаила для бесед. Такая непринужденная, без церемоний манера общения удивляла многих придворных. Скопин рассказывал дома, как царь нарушает русскую традицию спать после обеда, не любит, как говорили на Руси, «обед сном золотить», скрывается от своей свиты. Частенько один отправляется гулять, неожиданно заходит в казну, в аптеку и к ювелирам, иногда его даже подолгу ищут в Кремле[135].

Простота общения, свободный доступ к государю могли вызвать удивление не только в России, но в любой державе того времени. В XVI–XVII веках дистанция между подданными и правителем была обязательной. Во многих странах с укреплением абсолютной власти государя разрабатывался специальный церемониал, закреплявший эту дистанцию. Более всего в этом преуспел французский король Людовик XIV — «король-солнце», чей двор копировали многие европейские государи. Многотысячная свита, сопровождавшая короля в переездах по стране, тщательно расписанный ритуал пробуждения, застолья и переодеваний короля, напоминающий спектакль, не говоря уже о балах и приемах, — все это поднимало государя на недосягаемую для его подданных высоту, делало его почти небожителем. И наоборот, сокращение дистанции, непривычная простота общения и доступность персоны государя вызывали недоумение и вели к падению авторитета власти.

«За трапезами у него было весело; его музыкантам, вокалистам и инструменталистам приходилось вовсю стараться», — замечает состоявший в охране царя немец Конрад Буссов[136]. Это нововведение — слушать во время трапезы музыку — немало должно было удивлять Скопина. Настораживало мечника и то, что веселой музыкой царь заменил молитвы перед началом и после окончания трапезы. «Пусть всякий верит по своей совести, — часто слышал Скопин от царя. — Я хочу, чтобы в моем государстве все отправляли богослужение по своему обряду». «Уж не еретик ли он?» — закрадывалось порой сомнение в душу мечника.

Свобода веры означает отсутствие веры вообще, подтверждение чему мы и видим в действиях самозванца. Впрочем, рассуждения о догматах веры не велись на площадях, при стечении народа, о них знал лишь очень небольшой круг людей.