Читать книгу "Маннергейм и Блокада. Запретная правда о финском маршале - Александр Клинге"

Собственно, в этом и кроется разгадка финской сдержанности. Маннергейм вовсе не хотел отправлять на верную смерть тысячи, если не десятки тысяч молодых парней – без танковой, авиационной и артиллерийской поддержки. Уровень потерь, вполне приемлемый для вермахта и РККА, был для маленькой Финляндии попросту недопустим. Маршал хотел предоставить немцам честь проливать кровь при штурме большевистской твердыни, которую русские явно будут защищать с фанатичным упорством. Если немцы добьются успеха – финны триумфально войдут в город с севера. Если не добьются – ложиться костьми ради прорыва северного рубежа обороны Ленинграда тем более бессмысленно. В своих мемуарах Маннергейм писал: «Сопротивляясь участию наших войск в наступлении на Ленинград, я исходил прежде всего из политических соображений, которые, по моему мнению, были весомее военных». Однако, судя по всему, в данном случае он изрядно лукавил. Если бы Маннергейм изначально не рассчитывал на немецкую победу, финнам не имело никакого смысла ввязываться в новую войну против СССР. Если же немецкая победа представлялась неминуемой, то «политические соображения» требовали бы как раз участия в немецком проекте. А вот военные соображения требовали поберечь армию, которая и так включала в себя практически всех мужчин призывного возраста, способных носить оружие. Возместить понесенные потери финнам было бы банально нечем, и это вынуждало к осторожности.

И все же финская армия попробовала Карельский укрепрайон на зуб. Всю первую неделю сентября шли тяжелые бои, пока финский командующий не отдал приказ о переходе к обороне. Тем не менее на некоторых участках (например, в районе Белоострова) бои продолжались. Отдельные укрепления несколько раз переходили из рук в руки. Один из ведущих российских историков Великой Отечественной войны Алексей Исаев пишет об этом следующее:

«Если у армии не было хотя бы грубой силы, укрепления становились непреодолимыми. Этот факт был хорошо продемонстрирован самими финнами, когда они вышли к советскому Карельскому УРу. Тяжелой артиллерии у финнов не было, и все сложилось симметрично декабрю 1939 г. Обойти Карельский УР летом невозможно, зимой – берега вокруг крутые, высокие и политые водой. Далеко обходить – отрываться от коммуникаций. Попытка штурма 29 октября 1941 г. привела к громадным потерям, а для финнов потери в несколько сот человек были очень ощутимыми. Маркку Палахарийю писал, что русские оборонялись очень жестко и наносили громадные потери своей артиллерией в момент любого движения на фронте. При этом заметим, что Карельский УР не был каким-то чудом техники, был построен в 1929–1933 гг., достраивался в 1933–1935 гг. и 1936–1937 гг. Модернизировался в 1933, 1934, 1938 гг. Только в отношении артиллерийского вооружения он был совершеннее линии Маннергейма, его составляли трехдюймовки на станках Дурляхера обр. 1904 г. Новейшие капонирные 76,2-мм „Л-17“ поставить не успели. К 1 сентября УР был дополнен капонирными и башенными установками с 45-мм пушками обр. 1932 г. Всего было дополнительно установлено 46 пушек. Эти силы и остановили финнов в 1941-м, и УР являлся ядром обороны Ленинграда с севера до 1944 г.».

Зачем же финны несли «громадные потери», если они не собирались штурмовать Ленинград? Более того, сами немцы еще в середине сентября фактически отказались от штурма города, решив вместо этого сковать его железным кольцом блокады и взять измором. Финнам об этом, разумеется, было известно. И все же они пытались найти благоприятную возможность для того, чтобы продвинуться дальше. Наиболее вероятный ответ – финское командование стремилось создать в районе Белоострова плацдарм для возможного рывка к Ленинграду впоследствии, когда для этого выпадет хороший шанс.

Сам Маннергейм писал в своих мемуарах: «Финский народ, возможно, ожидал, что армия сначала захватит Выборг и Карельский перешеек. Я не говорю о тех кругах общества, которые питали надежды на дальнейшее продвижение войск вплоть до Ленинграда! Поскольку я всегда считал, что такая попытка не в интересах нашей страны, то с самого начала ясно заявил президенту республики: ни в коем случае не буду руководить наступлением на Ленинград. Наступательная операция на перешейке, проведенная на такой ранней стадии, заставила бы противника полагать, что целью ее является захват Ленинграда, и при этом одними лишь нашими силами, поскольку немцы в это время находились далеко от этих мест. Можно было полагать, что русские сосредоточат против нас крупные силы и нанесут сокрушительный удар. Кроме того, наступление, не имеющее превосходства в численности и в технике, могло захлебнуться на столь узком участке фронта, и в дополнение к этому значительной части наших войск угрожала опасность быть связанными с флангов – как с севера, со стороны Вуокси, так и со стороны Финского залива, особенно с направления Койвисто». Чисто военные соображения, никакого политического благородства или наивной романтики, которую порой приписывают маршалу его почитатели. В начале сентября командование финской армии направило в Министерство иностранных дел разъяснение следующего содержания: «Наступление на петербургские укрепления, имеющиеся между границей и Петербургом, потребует, вероятно, много жертв, поскольку сильно защищены, и не лучше ли брать его с юга или же не заставить ли вообще капитулировать жителей города с помощью голода».

Таким образом, никаких свидетельств того, что финны и лично Маннергейм решили остановить наступление и пощадить Петербург из благородства или сентиментальных соображений, нет. Налицо лишь стремление сэкономить силы и желание переложить основную тяжесть операций на немцев. Желание, вполне понятное для маленькой страны с маленькой армией, где на счету каждый солдат. И вполне осознанное желание уморить ленинградцев голодом. Это очень важный момент. Стратегия медленного убийства стариков, женщин и детей в осажденном городе была стратегией не только Гитлера, но и Маннергейма.

Существовал и еще один фактор, о котором предпочитают умалчивать: значительное число финских солдат попросту отказалось пересекать старую границу. Они считали, что «освободительный поход» закончен. Явление принимало массовый характер и вынудило Маннергейма вмешаться лично. «Некоторые лица обращали внимание Маннергейма на это дело, надеясь на его вмешательство в данном случае. Он все же назначил небольшую комиссию с задачей изучить положение в некоторых соединениях, прибегнув, в крайнем случае, к использованию в срочном порядке и полевых судов, а также предложил изыскать на будущее другие меры воздействия», – писали впоследствии финские историки. Однако перегибать палку, по понятным причинам, маршал не мог.

Именно этими причинами объясняется и отказ Маннергейма от совместной с немцами операции в направлении Тихвина. 7 сентября финские войска вышли к реке Свирь и в нескольких местах форсировали реку. Однако на предложение Кейтеля продолжить наступление в южном направлении Маннергейм ответил отказом. Этот отказ становится понятен, если еще раз посмотреть на имевшиеся силы: к Свири вышел только один, 6-й армейский корпус, часть сил которого к тому же предполагалось задействовать в наступлении на Петрозаводск. Для наступления на Тихвин этого было явно недостаточно. Бросать свои силы вперед на сотни километров, не имея возможности защитить свои фланги и организовать нормальное снабжение, было бы очевидным стратегическим идиотизмом.