Читать книгу "Танго вдвоем - Гаяне Аветисян"

Он появился только через месяц – заросший, похудевший. Глаза темные, будто и не васильковые. На дворе было пасмурно, моросил дождь. В вечерних сумерках она едва ли узнала своего светлоглазого Саро. Как же он изменился! Что за странный тулуп на нем? И что это он прихрамывает? Засуетилась Арпи, быстро растопила баньку. Пока вода нагревалась, зарезала курицу, достала из кладовки маринады, стала еду готовить. Саро хоть и улыбается, пытается шутить, а о том страшном, что пришлось увидеть, ничего не рассказывает. Повесил охотничье ружье на драконовый ковер и говорит: «Вот тут ему и место. С дракончиками». Всю ночь Арпи не сомкнула глаз, все смотрела на спящего сына, а ранним утром, как только туман оторвался от земли, пошла провожать его до самой трассы. Сын весело помахал рукой, когда в машину садился. Да разве материнское сердце обманешь?

С этого самого дня все говорили только о войне, а война эта, что горе-косарь – порубила, покосила рожь зеленую, не созревшую… Ей бы колоситься на радость всем.

Опустели дома, почернели чудные карабахские сады, люди спасались бегством от танков, расстреливающих детей и стариков. Арпи никуда не ушла. Не было никакого страха умереть. Она думала только о сыне. Что если снова появится? Пусть на несколько часов, как тогда, в тот ненастный вечер.

Так Арпи и осталась в старом, неотстроенном доме ждать сына. Она запретила себе даже думать о плохом и ждала его долго еще после войны. Верила, что жив, что не пропал бесследно, как другие, что не в плену. Она брала фотографию Саро и ездила к высокому начальству в город, расспрашивала героев-фидоинов и тех несчастных, кто был прикован к инвалидной коляске. Не встречал ли кто его? Он у нее такой приметный – крепкий, как горы, в которых родился, и с глазами василькового цвета. Она знает, что сын жив. Мало ли что случилось, потому и дорогу забыл домой. Вон, в мирной жизни чего только с людьми не случается. Теряются, а потом долгие годы ищут друг друга. А тут война была.

В день Победы Арпи с удивлением рассматривала военную технику, выставленную на параде. Она не испытывала ни чувства гордости, ни чувства защищенности. Она только спрашивала себя: «Кто эти люди, что придумывают смертоносное оружие? Ученые-изобретатели? Преступники или безумцы?». Она вспоминала своего мальчика, который ушел в горы с одним единственным старым ружьем, и думала о том, что если бы не было этих современных «убийц», не было бы и страшных войн. Что это за земля такая, на которой люди исчезают бесследно? Арпи больше не строила иллюзий насчет того, что люди смогут друг с другом договориться. Нет, не смогут. Не смогут, пока существуют преступные миллиардные сделки, пока существует заказ на войну.

Мать как-то сказала ей: «Не ищи сына, забыла про грех свой что ли?». Сказала, будто выстрелила из охотничьего ружья. Да нет, не забыла. Помнила Арпи и грех свой, и тот майский день, когда бежала от ненавистного мужа к другому, родному. И вот теперь, когда та тропинка заросла колючками, она каждый год в конце мая брала восковые свечи и шла к старенькой часовне. Она отчаянно молилась, потом шла собирать маки, тюльпаны, голубые васильки. Она набирала огромный букет душистых луговых цветов – разве есть еще что-либо краше? – и возвращалась домой. Ставила цветы в вазу и чувствовала, как наполняется душа той потерянной любовью, которая осталась там, где луг цветет и ангелы поют.

Сицилийский штрих

Лаврентий Павлович был застенчивым от природы. То ли генетика подвела, то ли воспитание. Всякий раз, когда его называли по имени и отчеству малознакомые люди, появлялся страх и неловкость, будто он что-то сделал не так. С самим тезкой его родители были незнакомы и сына своего назвали Лаврентием ни в честь политического злодея, а в честь прадеда по отцовской линии. В детстве Лаврентий Павлович был просто Лаврушечкой, но повзрослев и выбрав профессию учителя, стал жертвой постоянных насмешек и курьезных случаев. Он преподавал географию в старших классах, и самые нерадивые ученики, получив очередную двойку, за глаза называли его «Берия», хотя фамилия у него была совсем другая. Такое сравнение было оскорбительным, но на людях он не выказывал своего неудовольствия, пытаясь казаться воспитанным и снисходительным.

Как-то, в начале мая, аромат белой сирени настолько oдурманил воображение физрука, что тот в присутствии хорошенькой практикантки стал рассказывать старый анекдот, концовку которого знал весь педагогический коллектив – «Попытка – не пытка. Не правда ли, Лаврентий Павлович?». В этом месте рассказывающий физрук повернулся бы, конечно, к нему, и все начали бы хохотать.

Убегая от очередного розыгрыша, Лаврентий Павлович вышел на школьный двор и, чертыхаясь, стал ругаться, не замечая рядом стоящего сторожа. Сторож не имел привычки первым вступать в разговор, так как сильно заикался, но услышав знакомые слова, он, опешив от неожиданности, медленно произнес:

– Ты са-ам сэ-во-лочь. И имя т-во-е сэ-во-лочь.

Лаврентий Павлович не стал оправдываться, а только махнул рукой и снова пошел в учительскую за географическими картами и большим глобусом. Чтобы он делал без этих разрисованных карт? И разве может сравниться невежество глупцов с огромным миром незнакомых стран, городов, морей и маленьких речушек? Вот где настоящая жизнь! Здесь можно мечтать и жить мечтой. И как было бы хорошо куда-нибудь съездить!

В учительской кроме практикантки никого не было. Она сидела возле глобуса, рассматривая его с интересом школьницы перед предстоящей контрольной по географии. Было бы невежливо вот так просто забрать глобус, но звонок уже прозвенел, и надо было торопиться. В другой раз он, конечно, рассказал бы какую-нибудь занятную историю, но только не сейчас, нет. Ведь в его плохом настроении была отчасти виновата и она. Девушка явно приглянулась учителю физкультуры, иначе он бы так не рисовался перед ней. И что в этом особенного? Разве так трудно привлечь женское внимание? Конечно, он не стал бы рассказывать анекдоты, а рассказал бы ей об острове Св. Лаврентия в Беринговом море, об эскимосах – оленеводах, например. Куда ведь интереснее и познавательнее. И как бы сожалея об упущенной возможности, он молча взял глобус и пошел в класс.

В классе все было как обычно. Первые парты готовились к следующему уроку математики, а последние к раздаче игральных карт.

Поставив глобус на стол, Лаврентий Павлович стал медленно развешивать карты, тем самым давая понять всем, что он уже в классе. Потом, резко повернувшись, он посмотрел в сторону последней парты и сухо произнес:

– Амирян! К доске.

Рыжеволосый Арман, в помятых джинсах и сандалиях на голую ногу, нехотя вышел из-за парты. Он подошел к карте и, взяв указку, стал что-то высматривать на ней. Первые парты зашипели: «С – С-С»….

Арман не обладал даром угадывания и обвел указкой американский материк. Затем уверенно произнес:

– Здесь живет много армян. Когда я окончу школу, то тоже поеду в Америку и буду жить там. В Америке живет мой дядя, крупный бизнесмен. У него есть магазин и хим. чистка.

– И это все, что ты знаешь об Америке?

Лаврентий Павлович грустно посмотрел на ученика.