Читать книгу "Танго вдвоем - Гаяне Аветисян"

I

Я приехал в Сингапур чуть раньше Мари, чтобы встретить ее непременно с бледно-лиловой орхидеей. Она просила меня об этом, уговаривая примерно с месяц. Мари собиралась отметить свое тридцатилетие на острове, где дикая магнолия в цвету, и по такому случаю пригласила меня, своего единственного друга детства, который не покинул Армению навсегда. Поначалу я отпирался, как только мог, придумывая нелепые отговорки, но, в конце концов, согласился и вписал в свой плотный рабочий график тропический рай на острове Сентоза. Я уже бывал здесь на гастролях и оставил в своих воспоминаниях сожаление о том, что многое из того, что можно было бы посмотреть, не увидел из-за нехватки времени. Зная абсолютную непредсказуемость Мари, я приехал на день раньше еще и потому, чтобы спокойно побродить по старым кварталам города.

Мари – танцовщица. Она живет в Сиднее, очень тоскует по прошлому, в котором остались мелодия южного танго, похожая на жгучую паприку, и кусочек затемненного Еревана, где прошло наше детство. Я и Мари выросли в одном дворе, учились в одной школе и мечтали уехать в далекие края. Я выбрал музыку, она – танец.

Для меня карьера музыканта складывалась удачно. После предложенного контракта с Берлинским симфоническим оркестром мне не пришлось старательно карабкаться на музыкальный Олимп. Я жил на две страны и это меня устраивало больше любой эмиграции, так как где бы я ни был – меня мучительно тянуло обратно домой. У Мари сложилось все иначе. Во время гастрольной поездки в Аргентину она познакомилась с танцором из бедной провинции и оставалась с ним до тех пор, пока не поняла, что в людях разбирается не так уж хорошо, как танцует. Позже она переехала в Буэнос – Айрес. Когда ей посчастливилось увидеть международный фестиваль танго, мой мобильник всю неделю разрывался от восторженных сообщений. Ее удивила японская пара (ты бы видел, как танцуют самураи!). Танец, который был так любим в период между двумя мировыми войнами, стал вновь набирать популярность во всем мире. Мари цеплялась за любую работу, но ей хотелось танцевать. «Знаешь, – говорила она мне, – эмиграция не так уж хороша на самом деле. В ней много грусти». Я знал и продолжал надеяться, что Мари вернется домой, пока не получил неожиданное известие о ее переезде в Австралию. Оно огорчило меня так же, как и переезд других моих однокашников. Мы продолжали общаться, и, возвращаясь в Ереван, я все чаще выбирал для своих прогулок старые улицы города. Они постепенно исчезали, утрачивая свой первоначальный вид, и вместе с ними исчезали ереванские дома, привычные моей памяти. Их разрушала не стихия, их разрушало несогласие людей, которые, несомненно, любили свой город. Когда на своем пути я встречал еще уцелевший знакомый дом, то искренне радовался ему, как если бы встретил старого друга.

Мари постоянно жила в мире киношных фантазий, обожала Аль Пачино и говорила, что непременно встретит своего Фрэнка. Все будет так, как в фильме «Запах женщины»: в Нью-Йорке в роскошном ресторане к ней подойдет, если не сам Аль Пачино, то очень похожий на него сеньор.

– Извините, сеньорита, вы танцуете танго? – спросит он.

Я по-детски ревновал ее ко всему Голливуду, задавая дурацкие вопросы:

– Мари, почему ты выбрала Аль Пачино? Почему его, а не другого? Вон тот парень, рядом с ним. Его, кажется, зовут Чарли? Очень симпатичный.

– Элементарно, Ватсон, – кокетничала она, притворно отвечая голосом лондонского сыщика.

Я абсолютно не умел танцевать и панически боялся той части тусовочных вечеринок, когда под нежную мелодию ретро комнату освещали только тающие свечи в подсвечниках. Готов был весь вечер пиликать на скрипке самое популярное в мире танго, только чтобы не танцевать. Мари пыталась научить меня нескольким «па», но перспектива обучения техники шага и поворота меня нисколько не прельстила. Я незаметно капитулировал и оставался по-прежнему лишь верным исполнителем, заменяя собой предполагаемый танго-оркестр. Сам танец был не простым, и нужно было очень постараться, чтобы не ошибиться. Смельчаки, конечно же, находились. Чаще других в нашей веселой компании появлялись Артак, одноклассник, увлекающийся борьбой самбо, и Тигран, которому было все равно, чем заняться, лишь бы не ходить в школу. Тигран, который был постарше нас, представлял класс нуворишей, и когда мы довольствовались лишь хлебом с баклажановой икрой, он приносил всевозможные деликатесы, от чего наши посиделки становились просто пиршескими. Мари напяливала на себя вечерние наряды своей бабушки и вполне сносно накладывала на лицо архаичную пудру. Мне доставляло истинное удовольствие наблюдать за танцующими парами, давя в себе приступы смеха, как давят виноград на винодельне. Мари не обижалась, продолжая подражать героиням любовных мелодрам.

– Крис, ты не знаешь, как называется это танго? – Мари называла меня на английский манер.

– Не знаешь? «Потерявший голову». Правда, здорово? – Она смотрела мне прямо в глаза, немного откинув голову и приподняв правое плечико.

Я сильно смущался, поначалу мне казалось, что я ей нравлюсь. Позже осенило – нравиться Мари означало то же, что соперничать с точным выбором Френсиса Копполы. Я, конечно, не мог позволить себе таких смелых фантазий. Повзрослев, я наконец понял, что ей нужен был всего лишь восхищенный зритель в ее придуманной игре, и я для этого подходил идеально.

Площадкой для игры чаще всего выбирался зеленый дворик старого Еревана на улице Павстоса Бюзанда. На этой улице, с палисадниками и внутренними двориками, дома имели традиционные каменные фасады, арочные проходы во двор и деревянные балкончики с узорчатыми металлическими балюстрадами. Это был кусочек дореволюционного Еревана, города с особняками, доходными домами, гостиницами, банками, гимназиями и. т. д. Все старые улицы Еревана были переименованы неоднократно, но дома из черного туфа и тенистые зеленые дворики еще хранили память о прежних хозяевах. Когда кто-либо из старожил пытался вспомнить почти забытую историю Эриванской губернии – время происходящего не датировалось, а просто говорили – «при Николае», имея в виду императора Российской империи. Сам же город называли городом садов – повсюду росли персики, абрикосы, гроздями свисавшие с ветвей, яблоки, сливы, каштаны, тута и, конечно же, виноград.

Дворик на Бюзанда был выбран не случайно. Здесь жила бабушка Мари, которая, к нашей безмерной радости, почти всегда была «выездной» в соседний Тифлис (так она называла грузинскую столицу), и просторная комната на втором этаже дома переходила в наше распоряжение. Тут было много вещей, поражающих своей стариной, но более всего меня занимал рояль из красного дерева. Старые вещи хранят в себе истории, неведомые другим; и, прикасаясь к клавишам, я прикасался, видимо, к одной из них. Над старинным инструментом висела картина Васнецова «Преферанс». Я подозревал, что эта картина появилась здесь не случайно, и как-то спросил об этом у Мари, но она только пожала плечами:

– Откуда мне знать? У бабушки было столько поклонников! Ты ведь знаешь, она у меня красавица.