Читать книгу "Зимняя жатва - Серж Брюссоло"

К часу дня они почувствовали страшную усталость и в изнеможении свалились в хижине на кучу соломы, чтобы немного передохнуть. Утомление было настолько сильным, что перебило голод. Платье Клер покрылось темными разводами, кожа блестела, точно ее смазали растительным маслом. Изнуряющая жара не прекращалась, под крышей жужжали мухи, привлеченные запахом потных тел. Только теперь мальчик обратил внимание на свои ладони: они были сплошь покрыты мозолями. Придя в себя, мать и сын съели мучнистое яблоко — одно на двоих — и разделили горбушку хлеба, намазанную жиром.

— Вечером попробуем сварить суп, — сонно произнесла мать. — Я нашла не очень проросшую картошку, есть перец, капуста и вполне приличная морковь. Если бы не страх все испортить, можно было бросить туда немного сала для навара, но кто знает, сколько оно пролежало? Досадно, если из-за него все пойдет насмарку.

Клер еще что-то проговорила вполголоса и вскоре задремала. Жюльен с удовольствием последовал бы ее примеру, но нужно было распорядиться послеобеденным отдыхом иначе — обследовать заброшенный дом. Он повернулся на бок и стал разглядывать профиль матери, ее влажную шею, остро выступающие ключицы. Какой она была худенькой, беззащитной! Одежда крестьянки — платье с глубоким вырезом и косынка — скорее придавал ей вид сбежавшей пленницы, чем истинной дочери полей. Она тоже загорела: нос покраснел и стал блестящим. Когда ее дыхание сделалось ровным и медленным, Жюльен осторожно вышел из сарая, преследуемый изучающим взглядом кур, и направился к зарослям, занявшим место прежнего цветника. Розовые кусты превратились в ощетинившиеся шипами непроходимые дебри, что-то вроде растительной колючей проволоки, которая обвила все здание. Требовалась незаурядная ловкость, чтобы пробраться сквозь нее, тут же не поранив себе руки и ноги.

На противоположной стороне дома солнце раскалило камни фасада, от фундамента вверх поднимался густой запах застарелой плесени. Там, то выныривая на поверхность, то вновь исчезая в трещинах облицовки, сновали ящерицы. Черненькие, грациозные, они казались выписанными тонкой кисточкой на фоне камней. Жюльен тяжело дышал. Он осторожно коснулся пальцами лестничных перил. Ступени тоже покрылись мхом — ведь их давно никто не чистил. Сорняки росли даже между створками двери. Мальчик взобрался по ступеням, стараясь не производить шума. Оказавшись перед дверью, он взялся за проржавевшую ручку, но замок не поддался и створки остались плотно пригнанными друг к другу. Как видно, Адмирал, покидая свой корабль, позаботился о том, чтобы как следует его запереть. Из соображений безопасности? Или чтобы не возник соблазн вернуться? Жюльен представил, как сначала дед закрывает все двери, а затем выбрасывает ключи в колодец. Где сейчас эти ключи? Одонье вроде бы о них не упоминал. А может, они были у старика в кармане в тот день, когда он подорвался на мине? Мальчик усмехнулся. Разве могло такое препятствие остановить настоящего взломщика? У него имелась отмычка, украденная в пансионе. В нужный момент он ее слегка смажет жиром и откроет замок. Мальчик сделал шаг назад. Внезапно ему пришло в голову, что он впервые видит входную дверь закрытой. Прежде даже зимой дубовые створки всегда были распахнуты, словно приглашая в огромную прихожую, где постоянно поддерживался огонь — посетители могли снять верхнюю одежду.

Перекинув ноги через каменные перила, Жюльен соскользнул вниз с другой стороны дома, ободрав кожу на животе. Ему вспомнился Маугли — голый и одинокий посреди джунглей. Он обошел дом, пытаясь отыскать хоть какое-нибудь отверстие. Но ставни были заперты изнутри на задвижки, вдобавок их накрепко спаял разросшийся плющ, а отдушины закрывали железные решетки. Иначе говоря, доступ в подвал был так же невозможен, как и в жилое помещение. Разумеется, преграда могла быть успешно преодолена с помощью стамески и молотка, но… внутри находилась бомба. Бомба, возлежавшая на груде старых матрасов, брошенных на чердаке. Она, правда, уберегла дом от мародеров, но одновременно и препятствовала любому в него проникновению. Жюльен подтянулся на руках, стараясь заглянуть в окна через щели ставен, но внутри все было черно, не просматривались даже очертания мебели.

Придется-таки воспользоваться отмычкой, моля Бога, чтобы удалось справиться с замком. Мальчик решил осуществить свой замысел этой же ночью, как только мать уснет. Первым делом он спустится в подвал и возьмет несколько бутылок. Подвал — нижняя часть дома, там при передвижении вибрация будет незначительной, и потом, если повезет… дед мог подвесить там на крюк окорок или копченую кабанью ногу. Если припрятать их в надежном месте да выдумать правдоподобную историю, Клер нипочем не догадается об истинном их происхождении. Пробравшись сквозь лабиринт колючего кустарника, Жюльен вернулся в хижину. Мать спала, приоткрыв рот. На лоб ее уселась муха. Мальчик осторожно поднес ладонь к лицу матери и прогнал насекомое.

Когда Клер проснулась, они вновь взялись за дело. Изредка мать и сын обменивались словом-другим. Вскоре ими было сделано важное открытие: работа с землей вовсе не опустошает голову, как это считается у горожан, а заставляет целиком подчиниться вас определенному ритму, направленному на предельную рационализацию каждого движения. Жюльен, к примеру, с удивлением обнаружил, что его захлестывает волна ненависти к корешку, доставившему ему массу хлопот, что он бранится на камни, о которые спотыкается его лопата, ведет странные разговоры с землей, которую переворачивает лопатой, чтобы напитать воздухом, с этой нетронутой, покрывшейся коростой, затвердевшей землей, которая затем старанием рук его обращается в бурую, нежную, податливую пыль. Ни для чего другого места в голове не оставалось — только безмолвный глупый монолог, ругательства и сетования. Он клял на чем свет стоит собственное тело, мышцы, словно досадовал на ленивых работников, из души рвался вопль возмущения в адрес земли, которая сопротивлялась, противопоставляла ему свою косность целины. Весь день прошел в этой тайной борьбе, закончившейся лишь на закате, когда солнце сползло за деревья и исчезло.

* * *

Вечером мать и сын впервые сварили себе суп. Оба были очень грязны, но сил на то, чтобы умыться, не осталось. Высохший пот превратился в жесткую корку на коже. У мальчика начали болеть обожженные части тела, и мать легонько растерла его жиром. Да и у самой Клер руки сильно обгорели. Дотронувшись до покрасневшего лица, она грустно заметила:

— Подумать только, раньше я не выходила из дома без шляпы, чтобы кожа оставалась белой и от солнца не появились морщинки. Если так и дальше пойдет, к концу лета я превращусь в столетнюю старуху!

В котелке, пристроенном на камнях их цыганского бивуака, булькал суп — месиво из нарезанных кружочками корнеплодов, воды и топленого сала. Овощи мать чистила с неловкостью горе-хозяйки, которой давно не приходилось орудовать ножом. Жюльен поневоле задавал себе вопрос: кто, интересно, обслуживал ее последние пять лет? Кухарка? Мальчики-официанты? Не входила ли она в число счастливцев, которые дважды в день питались в «закрытых» столовых, где подавали всего вволю и без всяких талонов? Какой воротила черного рынка мог обеспечить ей такой образ жизни, какой оптовый торговец шинами, скобяными изделиями или сукном? Жюльен, не пытаясь подавить нараставшее в нем раздражение, наблюдал, как мать сражается с неподатливыми овощными шкурками. «Баронесса», — сказал о ней Рубанок. И правда, внешность Клер отличалась утонченностью и какой-то хрупкой, породистой красотой, что в конце концов начинало действовать на нервы. Жюльену хотелось вырвать из рук матери нож со словами: «Оставь, раз уж не можешь с ним управляться. В пансионе я перечистил гору овощей — мне не привыкать».